Биография Харро, часть первая - Миры Сотворенные - Мифобиология - Тексты

МЕНЮ САЙТА

Биография Харро, часть первая

Харро от природы был жесток, с ярко выраженными инстинктами убийцы - что для хайна редкость, и качество, конечно же, нежелательное. В то же время, он обладал достаточно сильной волей, чтобы контролировать свою природу. Обычно такие, как Харро, в обществе хайнов становились представителями военной касты, а к обязанностям жреца не допускались. Жрецами, напротив, становились самые сострадательные: те, для кого чужая смерть невыносима, но еще более невыносимы чужие мучения.

Харро нравилось убивать, чувствовать эмоциональную отдачу, весь этот клубок чувств и переживаний умирающего существа. Вместе с тем, он совершенно естественным образом, на уровне чего-то врожденного, соблюдал Кодекс жреца, включающий уважение к умирающему, сострадание, личный контакт. Разница была лишь в том, то для подавляющего большинства жрецов их обязанности - тяжелая ноша, долг перед другими и собственной совестью. А для Харро - удовольствие и полнота самореализации. Обычно таких сразу направляют к военным - вся военная каста и есть уступка общества тем, кто любит убивать. Несмотря на некоторое влияние войн на политику, влияние это слишком мизерное и достижимо другими средствами, но для хайна неприемлемо грубо ломать чью-то личность даже для общего блага - почти любым отклонениям находится такое место в жизни, где эти особенности не вредят окружающим. Военные спускают агрессию друг на друга, не втягивая в кровавые игры остальных.

Жреца же, помимо прочего, должен признавать сам арос - доверять ему. У любого хайна и других разумных и полуразумных жителей ароса смерть вызывает вполне очевидный ужас и неприятие, которые отравляют последние моменты жизни самого умирающего и оказывают угнетающее воздействие на всю телепатическую общность. Хайнский жрец становится персонифицированной смертью, превращая безликую враждебную силу в понятную, сострадающую и живую, обладающую личностью, способную (и готовую) к диалогу. Смертью, которой можно, с одной стороны, высказать свою боль, отчаяние, нежелание уходить, а с другой - смириться и простить. Поэтому хайны предпочитают насильственную смерть, ведь тогда это не безликий процесс - это общение, взаимодействие, живой контакт. Жрец для любого из жителей ароса однажды становится самым близким и важным существом.
Вот такая ответственность лежит на том, кто принял этот путь.

Харро долгое время держался особняком от сородичей, в пограничных зонах, где действующие жрецы появлялись редко, зато заходили враждебные ящеры. Хайны могли отпугивать их ментальными импульсами, но Харро просто предупреждал: "Сам нападешь - жалеть не буду". Если потенциальный противник предпочитал не связываться, его не трогали. Если убегал с поля боя - не преследовали. Но если находился достаточно агрессивный и самоуверенный противник, то битва шла насмерть. У Харро были хорошие боевые задатки, он быстро стал умелым воином. Время от времени ему попадались больные, раненые и умирающие животные, которым требовалась помощь жреца, и Харро их добивал. Но такое полудикое существование не удовлетворяло его. Одиночество было скорее вынужденным, объяснялось, с одной стороны, нежеланием принимать традиционно отведенную "агрессорам" роль и, с другой, осознанным, с раннего детства, желанием стать жрецом. Время от времени Харро возвращался в арос, во время таких визитов все чаще встречался с действующим старшим жрецом, Эстахом, и в конце концов прямо заявил о своих планах занять его место. Это было очень самонадеянно - науке жреца учились минимум десять лет. Но у хайнов нет традиций в человеческом понимании этого слова, а Харро, по мнению Эстаха, в столь долгой подготовке не нуждался. В "подмастерьях" Харро ходил всего год, после смерти Эстаха занял его место, став, вероятно, самым молодым жрецом в истории Альянса, вступившим в должность в 19 лет (обычный срок 23-25). На своем месте, по мнению сородичей, он был идеален. Идеальная Смерть, которая, хоть и не стелет мягко, и ощущается слегка пугающей и зловещей, в то же время не враждебна и не безразлична. Оптимальный баланс между среднестатистическим жрецом, который в каком-то смысле делает смерть слишком "ласковой", немного неестественной в стремлении максимально смягчить переход, и среднестатистическим военным, который слишком сосредоточен на собственных ощущениях и удовольствии от битвы. Баланс между чересчур сентиментальным и чересчур эгоистичным. "Настоящая" смерть. Недаром имя "Харро" стало нарицательным, в сложном ассоциативном языке хайнов осталось связанным с понятием "смерть".

В первый же год на должности жреца произошло важное событие в жизни Харро. Во время убийства кормового зверя весь арос внезапно оказался потрясен ментальным криком, полным боли, гнева и протеста против самой смерти, против мира, где невозможно обойтись без убийств, против всей этой системы, построенной на крови... Этот крик был настолько сильным, настолько искренним, что даже сам Харро на какой-то миг почувствовал неловкость, неуместность того, что делает, какое-то парализующее отчаяние... То, что в будущем сам он называл "темной изнанкой мира".
Когда первый шок прошел, Харро будто вынырнул из пустоты, увидел рядом, возле алтаря, рыжего тощего подростка, лет шести. Мальчишка обнял морду мертвого быка, вцепился в его шерсть и плакал. Нельзя сказать, чтобы раньше Харро его не видел. В аросе все друг друга знают и чувствуют. Но вот так, глаза в глаза, они столкнулись впервые. Тем более, что раньше мальчишка всеми правдами и неправдами избегал присутствия на публичных убийствах. Так близко он увидел смерть в первый раз.

Рыжего звали Хонториэлем. Шерсть на его щеках была насыщенно-черной, без единого цветного или белого волоска. Такой же черной была грива - от челки до лопаток. Харро знал, что эмпатические способности Хонториэля считаются выдающимися, но до этого дня никто не подозревал, что черная грива - не просто причуда окраса, а такая же чувствительная шерсть, как на щеках. Харро непроизвольно протянул руку, желая успокоить и приободрить рыжего, но тот мотнул головой и бросился прочь.

На следующий день Хонториэль пришел к жрецу и попросил о смерти. У хайнских подростков, особенно наиболее чувствительных, такое бывает - не желая жить за счет убийства других, отрицая мир, где живые существа вынуждены поедать друг друга, они предпочитают умереть. Их, конечно же, отговаривают, но право на смерть - неотъемлемое право каждого, личный выбор. Если жрец откажется убить легко и почти безболезненно, они все равно найдут способ лишить себя жизни.

И все же Харро отказался.
"Я просто не могу позволить тебе умереть. Твоя жизнь не менее ценна, чем жизни тех, кого ты надеешься спасти. Мы убиваем старых и больных, а ты хочешь уйти молодым".
Этот спор был долгим, Хонториэль приходил несколько дней подряд, и, в конце концов, слегка поостыл. Но есть мясо, даже тех, кто умер своей смертью, отказался. Возможно, он все же уговорил бы Харро, или нашел бы другой способ, но за эти дни произошло кое-что еще. Хонториэль встретил Кариха.

Карих, на два года младше Хонториэля, с рождения был неизлечимо болен. Шерсть на его щеках была совершенно лишена чувствительного пигмента, а для хайна отсутствие ментальной связи с сородичами означало медленную деградацию мозга, и в перспективе - смерть, нередко мучительную. Кариха жалели, баловали, старались сделать его короткую жизнь более радостной и полноценной, но белощекий ребенок от природы был замкнутым, недоверчивым и агрессивным. К тому же, его почти постоянно мучили головные боли, что не прибавляло дружелюбия. Хонториэль натолкнулся на него, когда Карих, в очередной раз искусав одногодков, которые пытались с ним подружиться, бросился наутек, не разбирая дороги, и буквально влетел в рыжего. Искусал и его, попытался ускользнуть, но Хонториэль крепко схватил белощекого одной рукой, а второй стал чесать холку, не обращая внимания на болезненные укусы, пока Карих не затих, расслабленно урча. Можно назвать этот момент запечатлением, потому что с того дня Карих почти не отходил от рыжего. И как бы Хонториэль ни хотел умереть, бросить того, кто стал ему младшим братом, не мог.

Надо сказать, что белощеких обычно убивают в раннем возрасте. Из-за их неполноценности, но не в том смысле, что врожденное уродство вызывает у здоровых хайнов отторжение, а потому, что белощекие не могут жить полноценно, их поначалу мучают боли, потом припадки, потом они теряют даже тот животный рассудок, который может себе позволить их мозг. И если пойти на поводу у жалости, дать такому ребенку жить столько, сколько позволит тело, - в итоге он превратится в безумца. А та искра, задатки личности, которые у него были, окажутся необратимо уничтожены прогрессирующей болезнью. Пощадить белощекого - значит, убить его навсегда, лишить шанса на бессмертие, на возможность родиться в новом теле, прожить лучшую жизнь в следующем воплощении.
И у Кариха не было другого будущего - только дорога на алтарь и нож жреца. Хонториэль знал об этом, но был уверен, что сможет вылечить его. И, действительно, в обществе рыжего головные боли не так мучили Кариха. Одно время даже казалось, что болезнь отступает.

Тем не менее, к восьми годам белощекий стал проявлять симптомы деградации. Он все чаще впадал в немотивированную ярость, головные боли вернулись и стали невыносимыми. Но Хонториэлю все еще удавалось вытягивать его из тяжелых приступов. Арос несколько раз выносил решение о смерти Кариха, но каждый раз окончательное решение откладывалось из-за уговоров Хонториэля. Поскольку он действительно оказался сильным эмпатом, намного сильнее всех, рождавшихся раньше (первый из поколения сверх-черных), его воля сильно искажала мнение других хайнов на этот счет.

Можно ли назвать желание вопреки всему спасти чью-то жизнь - эгоистичным и плохим? Хонториэль остался жить ради Кариха, и хотел, чтобы тот продолжал жить ради него. Даже когда во время одного из приступов белощекий тяжело ранил его, Хонториэль не позволил аросу забрать брата. Рыжий готов был терпеть любую свою боль, но вместе с тем и любые страдания самого Кариха, ради одной только веры, что сможет вылечить его. И действительно считал, что достаточно сильно любить и верить, чтобы справиться с чем угодно. Но правда была в том, что белощекому становилось не лучше, а хуже. Болезнь не понимала ни любви, ни веры.
Когда арос вновь готов был отложить окончательное решение, вмешался Харро. Несмотря на всю силу убеждения, Хонториэль не смог повлиять на опытного жреца. Кариха убили, и рыжему пришлось столкнуться с тем, что реальность не всегда прогибается под его желания и мечты. Пришлось столкнуться с настоящим горем.

Всю свою боль, весь гнев Хонториэль обрушил на Харро. Их жаркие, зачастую злые и жесткие споры можно было бы целиком заносить в Кодекс жреца (что и случилось еще при их жизни). Настолько насыщенными были эти столкновения, настолько важные поднимались вопросы и звучали ответы. Хонториэль, первый (и лишь по несчастливым обстоятельствам единственный) из поколения сверхчувствительных, обладающий силой, которую невозможно обуздать или принудить, бросал вызов всему, что было принято, по праву юности ломал границы допустимого, даже там, где это могло окончиться трагедией и гибелью для многих. Там, где поколения до него боролись, но смирялись с кровавой изнанкой жизни, этот отчаянный безумец поставил ультиматум: "Так больше не будет, потому что Я - ОТКАЗЫВАЮСЬ!" И жил по своим правилам - назло, вопреки природе и чужому опыту, не притрагиваясь к мясу, даже мясу умерших своей смертью животных. Дорого платил за свой выбор, хирел на глазах, но там, где другие умирали через год-два, он год за годом держался, казалось, на одном лишь упрямстве. И только Харро умел с ним хоть как-то совладать. Поставить вопрос, в который, как в стену, пылкий идеалист врезался с разлету и, не находясь, что ответить, поневоле оценивал свои убеждения под другим углом. Резко осечь, когда идеи Хонториэля становились опасными для окружающих, хоть и рождались из самых благих побуждений. Достучаться, когда молодой хайн, в гневе на весь мир, замыкался в себе, или поддержать, когда впадал в беспросветное отчаяние.
Для обоих это общение стало жизненно важным. Хонториэль научился смирять свой эгоизм, который, конечно же, заключался не в том, чтобы специально сделать кому-то плохо, а скорее в том, чтобы насильно "сделать хорошо". Обладая большой, даже чудесной по меркам хайнов силой, он, наконец, перестал считать себя мерилом всех вещей, а свои убеждения - самыми верными. Но и не оставил желания преобразить мир, найти заветную формулу Эдема, где никто не страдает и не гибнет, где есть только рост, созидание и радость. Хотя это можно с уверенностью назвать мечтой всех хайнов, но Хонториэль дал этой мечте новые крылья, новую силу и ясность. Его вера в то, что мир может и должен стать лучше, поддерживала и его самого, и всех, кто оказывался с ним рядом. Харро же - убийца от природы - в глубине души был доволен и миром, как он есть, и своим местом в этом мире, но не чувствовал правоты ни за собой, ни за таким миром. Не желая менять себя (и изменять себе), он в то же время чувствовал радость оттого, что есть нечто большее и лучшее. И особенно острым это чувство было рядом с Хонториэлем, который, в конце концов, стал его воспитанником и - по человеческим понятиям - сыном. Оттого и осекал жестоко: не затем, чтобы отнять мечту и веру в лучшее, а чтобы очистить эту мечту от глупости, наивности и неуместного юношеского эгоизма. Хонториэль отказывался признавать смерть, но смерть спорила с ним через Харро, заставляя смотреть на реальный мир, со всем его ужасом и жестокостью. Что толку от выдуманного рая, если он будет существовать отдельно от реальности, бесплодный и пустой, не способный помочь этой реальности даже в малом?

Рядом друг с другом они смотрелись почти карикатурно: невысокий, но крепко сбитый, жилистый Харро, с темной блестящей шерстью, с твердым шагом - и крупный, но почти бестелесный Хонториэль, едва держащийся на ногах.
Хонториэля современники прозвали призраком: всегда тощий, изможденный, всегда чем-то болеющий, с неровной походкой, с кашляющим, срывающимся голосом. Густые черные баки и такая же грива смотрелись нелепо: казалось, вот-вот перевесят костлявое тело, покрытое тусклой и ломкой, короткой шерстью. Он вечно мерз, даже в пик сухого сезона, когда все остальные не знали, куда деться от изнуряющей жары и раскаленного ветра. И только глаза будто не принадлежали этому телу - ясные, темные, всегда внимательные и живые.

Хонториэль не оставил попыток помочь белощеким сородичам и после смерти Кариха, но выбрал для этого иные пути. Он больше времени стал уделять общению с существами, которые не владели эмпатией: в первую очередь ящерами и птицами. И тех, и других хайны могли чувствовать и слышать, но полноценное общение было невозможным, ведь обратной связи не получалось. Это не значит, что хайны не общались с ящерами вовсе. Во-первых, телепатический контакт все же не был совершенно невозможным. Сильные, направленные телепатические сигналы пробивались сквозь "глухоту" ящеров, но это ощущалось как насилие. Во-вторых, со времен Хотиса существовал общий для хайнов и ящеров звуковой язык, похожий на азбуку Морзе - из-за разницы в строении голосовых связок общая членораздельная речь была невозможна.
Но оба этих способа не могли сравниться с богатством полноценного телепатического общения.
Хонториэль, сильнейший эмпат, мог поддерживать мысленную связь с не-эмпатами гораздо дольше своих сородичей. У него появились друзья среди ящеров, готовые терпеть несколько неприятный, требующий постоянного напряжения ментальный контакт ради поиска новых методов взаимодействия. Результатом двухлетней работы стало открытие так называемых "эмпатических ключей" для птиц и ящеров - методики, позволяющей установить связь без напряжения, так же естественно, как с природными эмпатами.
Это открытие было революционным - не только расширение телепатической общности ароса, но и качественно новое общение с теми, кто не был привычен к столь открытым взаимодействиям. Телепатия хайнов не подразумевает скрытности, замкнутости - все движения души, все мнения и поступки на виду у остальных. Нет страха осуждения, неприятия за то, что кто-то "узнает правду". Для ящеров все наоборот - как и у людей, ложь и недосказанность скорее служат сплоченности общества, смягчению конфликтов, или же прикрывают опасные проступки. И, как для людей, общество без лжи притягательно для них, но в то же время кажется антиутопией, в которой честность может стать причиной гибели, изгнания или отчуждения.

Сближение двух разумных видов было сложным, часто болезненным, особенно для ящеров. Телепатическую общность хайнов и других млекопитающих Эсварры они привыкли воспринимать враждебной, карающей силой, которую можно перехитрить, уничтожить, в крайнем случае - временно задобрить, но не взаимодействовать на равных. К счастью, хайны, долгое время воспринимавшие ящеров бессмысленно жестокими, испорченными существами, к тому времени почти избавились от предрассудков и были готовы к диалогу. Более того - к пониманию и приятию.
Хонториэль и Харро многое сделали для сближения двух народов, двух разных миров. Харро понимал ящеров в чем-то лучше, чем большинство хайнов, и за время, проведенное на границе ароса, сталкивался с ними чаще, чем большинство его соплеменников. А Хонториэль просто любил и принимал всех. Но нельзя сказать, что их вклад был решающим - неуемная энергия Хонториэля увлекла его в новые проекты, да и у Харро вскоре появилась новая забота - лионар Эрхар.

Харро даже в этом нарушил все мыслимые хайнские нормы - обычно жрецы берут на воспитание совсем юных лионаров, часто новорожденных. И не позже, чем через пару лет поле вступления в должность. Харро же пренебрег этим правилом, чем вызвал некоторое напряжение в аросе. Но общение с отчаянным идеалистом Хонториэлем принималась другими хайнами, как адекватная замена. В целом жители ароса были уверены, что сильный, талантливый юноша не позволит своему другу оступиться и очерстветь. Да и сам Хонториэль отговаривал жреца, считая поединки устаревшим, слишком жестоким методом.
Арос не стал препятствовать еще и потому, что Хонториэль действительно мог сдерживать вспышки бессознательной ярости лионаров, и поэтому у тех не было необходимости в вожаке, который смог пройти через поединок с другом и получить бесценные для всей общности качества.
Так что Харро взял на воспитание юного Эрхара лишь через десять лет после вступления в должность, да и то по воле случая.

Большинство лионаров живут особняком от других жителей ароса, предпочитая полудикую жизнь и относительную независимость. Хайны почти не вмешиваются в их дела, лишь изредка, когда численность крупных хищников грозит нарушить баланс, подавляют инстинкт размножения. Не все лионары восприимчивы к таким воздействиям, поэтому "лишних" детей арос забирает жить среди хайнов - обычно такие лионары в будущем не оставляют потомства, часть из них попадает к жрецам или военным - по природе лионары более агрессивны, чем хайны, и такая судьба вполне устраивает их. Другие же так сильно вливаются в арос, что живут, как хайны, по принятым в аросе негласным законам.

Но Эрхар попал к хайнам уже в годовалом возрасте, тяжело больным. Еще несколько лет назад его пришлось бы убить, чтобы избавить от страданий, но как раз в то время медицина развивалась стремительно, после нескольких операций и двух месяцев неопределенности подросток пошел на поправку. Харро невольно принимал участие в его судьбе - много было моментов, когда казалось, что борьба с болезнью безнадежна, и жрец был рядом на тот случай, если состояние молодого лионара станет слишком тяжелым. А заодно заботился о нем наравне с докторами. Так Эрхар и Харро не то, чтобы крепко сдружились, но сблизились и прониклись большой симпатией друг к другу.

Эрхар, мягкий, жизнелюбивый и восприимчивый, считал своим долгом сделать что-то значимое, чтобы с таким трудом спасенная жизнь не была прожита зря. Никто не давил на него, ни прямо, ни косвенно, но лионар попросился в ученики к жрецу. Харро считал это желание надуманным, излишним, но Эрхар был настойчив: "Если тебе не понадобится бой, так и проживем друзьями, а если понадобится - я буду готов". На том и решили, хотя Харро неоднократно поднимал эту тему и после: Эрхар был умен, быстро учился и проявлял способности к наукам. По общему мнению, на этом пути от него было бы больше пользы, а ему самому больше радости. Однако, хайны не имеют привычки решать за других, а упрямый лионар только отмахивался, мол, вот если переживу бой - и для наук время найдется. А может, и боя не будет.

Тем временем, Хонториэль открыл ментальные ключи для существ, еще более далеких и примитивных: рептилий, амфибий и рыб. Перед хайнами открылись новые горизонты взаимодействия с другими формами жизни, в том числе исследование водной среды (водных млекопитающих на Эсварре практически не было, в эти ниши их не пустили хищные морские рептилии, сохранившиеся и процветающие в отсутствии конкуренции). Но здоровье Хонториэля, и без того слабое, стало стремительно ухудшаться. У него нашли опухоль, а в то время рак только начинали лечить, поэтому обе операции прошли не вполне успешно. Тем не менее, Хонториэль еще три года активно работал. Последний, четвертый год был особенно тяжелым - боли не прекращались и делали невозможной любую работу, а для деятельного, пытливого ума это оказалось страшнее самой болезни. Харро все это время был рядом, фактически оставив должность, чтобы заботиться о друге. Его обязанности временно взяли на себя младшие жрецы. С Эрхаром он почти не занимался в то время, и вообще мало общался с кем-либо из ароса.

Читая эти строки, можно было бы решить, что рыжего все бросили, кроме Харро, но в действительности многие хотели бы быть рядом с ним, да сам он больше никого не подпускал. Харро тоже воспринимал их отношения как особую привязанность, которую ревниво оберегал от посторонних. Привязанность эта граничила с зависимостью: Хонториэль стал обязательной частью его мира. Кто-то, без кого мир превращается в мертвый механизм, бессмысленный и жестокий.

Хонториэль держался до последнего, но в итоге боль сломила его. Несмотря на весь ужас и отвращение к работе жреца, он больше не мог ждать той смерти, которая приходит сама. И попросил Харро убить его.

Обычно при таком присутствуют все члены ароса: не только для сохранения личности умирающего, но и чтобы смягчить боль потери, которая делится на многих, и для каждого в отдельности перестает быть невыносимой. Для этого необязательно выходить к алтарю - некоторые предпочитают умереть дома, среди близких, но арос всегда рядом и всегда готов принять часть чужой боли. Харро же все взял на себя, закрывшись от остальных, - это было его, личное, дело, его потеря. И ощутил он ее в полной мере: не как эмпат, хайн, а как человек или ящер. Но если человек с рождения знает, что такое остаться с болью один на один, что такое одиночество, даже когда утешают, то для хайна это невыносимый ужас, к которому нельзя подготовиться или смягчить.

Харро едва не лишился рассудка в тот день, боль и гнев охватили его. Эрхар осмелился вмешаться, предложить свою помощь и утешение, но получил жестокий отпор - Харро был в ледяной ярости, наговорил много злого и добавил напоследок, мол, я сына убил, а тебя убить мне тем более ничего не стоит, хотел от меня бой - будет тебе бой. Или бросай вызов, или уходи прочь.

Лионар ушел подавленный и разбитый этой волной ненависти. Арос на несколько дней словно вымер, затих в ожидании большой беды. Харро был сильным жрецом, а у жрецов велика власть над аросом, и в таком состоянии они способны убить многих, прежде чем их остановят. Кто-то уже поговаривал о жрецах из соседнего ароса, как о крайней, но необходимой мере. Обиженный, озлившийся Эрхар вспоминал историю, известную и хайнам, и лионарам, но не сохранившую имен и подробностей - о том, как лионар бросил вызов злому жрецу, чтобы спасти арос. В той легенде оба противника погибли от ран, но Эрхар считал, что умереть за что-то действительно ценное не так уж плохо, и это так кстати ложилось на его желание совершить подвиг...

В конце концов, он решился бросить вызов, хайн и лионар сошлись на арене скорее врагами, чем товарищами. Харро был ослеплен потерей, Эрхар - несправедливой обидой. Но к тому моменту Харро был измотан горем, слишком большим, слишком непривычным для хайна, и слишком личным, чтобы позволить кому-то еще вмешаться и облегчить ношу. И к поединку относился как к возможности умереть в бою, что казалось ему наиболее естественной смертью и единственным верным выходом. А лионар... что ж, разве он не заслужил стать героем-избавителем и жить дальше?
За год, проведенный рядом с Хонториэлем, Харро отчасти потерял форму и навыки, но Эрхар не имел боевого опыта и также долго не тренировался, что уравнивало их шансы. Схватка была всерьез, короткой и яростной - Харро не успел увернуться, лионар подцепил его лапой, разорвав грудь и бок до самого бедра.

Получив серьезную рану, жрец обычно сдается, прекращает борьбу - шансов оправиться немного, и нет смысла умирать двоим. Но в тот момент Харро потерял контроль: он перестал быть жрецом, он был воином, жестоким, сосредоточенным лишь на одной цели - убить противника. В последний момент, когда лионар уже навис над ним, он увернулся от смертельного удара и ударил сам - наотмашь, почти вслепую. Эрхар упал, придавив своим телом жреца; Харро слушал хрип умирающего, чувствовал боль - много боли, своей и чужой. На какое-то время он словно перестал слышать - ни чужих эмоций, ни мыслей, только боль. Такого с ним не было раньше, и более не повторялось, и в тот момент Харро чувствовал себя потерянным - он гладил гриву лионара, просил прощения, но даже не был уверен, слышит ли его умирающий зверь? Прощает ли, или уходит с гневом и обидой? Чувствует рядом друга, пусть жестокого, несправедливого, оступившегося, но - друга? Или врага, убийцу, с которым ничто не связывает, кроме смертельной схватки?

В голове прояснилось. Харро думал, что умрет в этом поединке, искал смерти, но рефлексы воина оказались сильнее его сознательных желаний. Теперь он должен был выжить и заново найти себя, найти силы оправиться от потери, чтобы смерть Эрхара не была бессмысленной.

Харро выжил, вернул себе должность жреца и доверие ароса. Но чувство вины за Эрхара так и не оставило его, как и чувство утраты.

Что же касается самого Эрхара, то он умер с чувством страха и тоски, но совсем по другой причине. Когда он осознал, что умирает, первым ощущением была обида на судьбу - не смог, не справился... в этой сказке победил жестокий, ничего нельзя изменить, никого нельзя спасти. Но сквозь собственное отчаяние лионар услышал, как Харро зовет его, растерянный и раскаявшийся. А значит, и жестокие слова были неправдой, и обида не из злого умысла, и с аросом будет все в порядке... Но друг не слышал его, не слышал прощения, и будет жить с чувством вины. Именно это мучило Эрхара в последние мгновения его жизни.

Пережив потерю один-на-один с собой, Харро стал считать себя скорее ящером или человеком, чем хайном. И в общественной полемике чаще принимал сторону не-эмпатов, порой пугая оппонентов - не столько жесткостью позиции и резким, обвинительным тоном, сколько глубинным пониманием того, о чем говорит. "Не вам их осуждать. Если любую потерю они переживают в одиночестве, если не могут разделить чувство утраты иначе, чем на словах, то неудивительно, что они мстят за свои потери, пытают за своих убитых, убивают, чтобы заглушить гнев и боль".