Художественный образ "двух пропастей" охватывает темы контакта с инопланеным разумом, и одновременно - тему соприкосновения жизни и смерти, тему дуальности бытия и образ Панзоя, который казался поэтам и философам некоей гранью. Трещина меж двух пропастей здесь нередко становится образом женского лона, рождающего в жизнь и в смерть. Два мира словно соприкасаются через рождающее начало, каким бы оно ни было - будь то женщина или Странник-Панзой-бог. Вместе с тем, сюжет "двух пропастей" раскрывает контакт не только с Панзоем, Миром духов, который люди нередко видели чёрным океаном со светящимися призрачными тварями в нём, но и тему контакта вообще. Контакт с чуждым разумом чаще представляли, как столкновения человека и зефры (или мары) - как наименее похожего на людей создания. В изобразительном искусстве композиция "двух пропастей" часто зеркальная (или с намёком на зеркальность), два существа смотрят друг на друга из разных миров: человек обычно из "светлого" мира, а чуждая тварь - из "чёрного". В некоторых случаях сюжет упрощён до изображений человека и иного существа, взирающих друг на друга. Две пропасти. Мир этот глупый, и люди в нём ходят по хрупкой поверхности меж двух пропастей - её можно касаться ладонями, ощущать текстуру, тепло, когда дни становятся длиннее, солнечные лучи согревают землю и семена в ней - пока те не потянутся вверх проклюнувшимися ростками. Но здесь бескрайнее поле: залитое метровым слоем бетона, с припёкшейся чёрной корочкой асфальта. Только земля, она живая, рвётся из оков, ворочается, как великан в путах; бетон трещит, но держит прочно. Повернётся уснувшая земля, и с гулом, треском лопнут оковы. Трещины длиной в сотни километров снова заливают бетоном - там замес особый, не крошится, не размывается водой, может только лопнуть от чудовищного напряжения. Эта плоскость разделяет две пропасти: по ней можно ходить, касаться руками, ощущая весеннее живительное тепло, впитавшееся в бесплодный асфальт. Вокруг, от горизонта до горизонта, мёртвая пустошь. Ещё никогда я не видел провал так близко. Только что утихла гудящая под ногами земля, поднимались упавшие мать, отец, братья и сестричка. Не так далеко - всего километр - сквозь облако выброшенной пыли чернела трещина, утекающая за горизонт. Я один пошёл к краю разлома, чтобы заглянуть в бездну. Отец и мать пытались остановить меня, сестрёнка плакала, а братья по молодости были угрюмы и злы. Но никто не пошёл за мной, они боялись увидеть изнанку мира. Там, под треснувшей скорлупой, дымилось чёрное влажное нутро. Я боялся, что запах этой земли будет гнилым и тяжёлым, но он был тёмный, густой, в нём царили течения великого океана; в бездне скользили силуэты, сотканные из голубого сияния. Вдали уже виднелся караван - машины с бетонным порошком и цистерны с водой. Здесь быстро латают - как раны, зашивают, заклеивают... Интерес сродни анатомическому... -Эй, парень, нечего здесь делать! - это бригадир похлопал меня по плечу. Разлом тянется на много километров; края, как насекомые, облепили машины, ссыпая и выравнивая бетон. Рабочие курят, вытирают пот и травят байки, ожидая очередной караван. Уставшие спят в палатках, получив свой паёк, или обсуждают длину разлома. Их сменяют свежие, в чистой униформе, бритые парни, и работа не прекращается. Разлом тает... Вместе с ним тает что-то ещё. Я ложусь на край и пытаюсь дотянуться до этого чёрного нутра... пальцы проваливаются в пустоту. К вечеру от разлома осталось пятьдесят метров... Час работы, пока сворачивают лагерь, и караваны уходят по новому вызову. Пахнет горячей смолой и потом. Запах чёрной земли, как разлом, похож на мелеющее озеро. Я вдруг осознал, что сейчас трещину зальют бетоном, и не останется ничего. Уставшая земля повернётся в своей гробнице лишь через сотню лет. И всё это время две пропасти будет разделять плоскость, по которой можно ходить и касаться её руками! Уже падая в бездну, я слышал неразборчивый гул - голоса. Я чувствовал движение времени, пока тело становилось призрачным и сияющим, и рабочие наверху заливали бетоном озеро голубого света. Это было много дней, лет, веков спустя, проведённых в окружении светящихся рыб - они боялись заглянуть за край своей бездны. Сейчас я ныряю в разлом меж двух пропастей, чтобы вновь стать человеком. Потому что есть только эта грань, эта плоскость, по которой можно ходить и касаться её руками...

К оглавлению