Среди первых людей в Нимраа был мальчик, сирота, его родителей не удалось отыскать - и это даже не волновало окружающих. Родителей старались найти, чтобы дети не плакали и не раздражали мужчин, хотя сердобольные женщины не могли смириться с плачем, они утешали детей, многих из которых потом усыновили. Позже и ремесленники брали подмастерьев и любили, как собственных детей.

Но этот мальчик не плакал, и вообще не говорил. То ли он был немой от рождения, то ли онемел уже здесь, как некоторые дети. Его опекала одна женщина, также онемевшая от горя, но способная иногда говорить - тихо и невнятно. Мальчик не назвал даже своего имени, и никак не реагировал, когда произносили многие имена, чтоб он узнал своё. Его назвали Трифон и успокоились на этом.
К стоянке часто приходил фларр, которого прозвали Ларга. Он был добрым, и от доброты своей пытался поговорить с мальчиком, но тот упорно молчал. Ларга не стал докучать, но подарил Трифону прозрачную пластинку, которая сама, как живая, обернулась вокруг левого предплечья мальчика и на ней появились весёлые картинки: звери и птицы в звериной деревне, которые ходили по своим делам - вскоре Трифон понял, что волшебные звери слушаются его... впрочем, иногда ведут себя своевольно. По каким-то причинам он побоялся показывать волшебство даже своей новой матери... однако недолго он хранил свой секрет, как-то его увидели, схватили и едва не закричали от ужаса - на руке плясали волшебные звери.
Той же ночью женщина связала ребёнка и отрезала ему руку, пред этим дав выпить перебродившего сока... проклятую руку она бросила в костёр, шепча молитвы. Соседи, если и слышали, не стали мешать.

Утром Ларга увидел покалеченного ребёнка, он собрал людей со всего стана и спросил:
-Вы причинили боль ребёнку. За что?
Не нашлось никого, кто смог бы ответить на простой вопрос. Ведь, как только он прозвучал, стало понятно: испугались, позавидовали или проявили глупость, но только не разум, не доброту показали перед богами.
Ларга отвёл мальчика в другой стан и снова подарил пластинку, теперь уже на правую руку, поскольку вернуть ему левую был не в силах.
Трифон вырос, оправился от горя и смог говорить. До женитьбы он путешествовал с Гиерагором, Отцом памяти, но и потом любил ходить от костра к костру, показывая детям волшебные картинки. В народе Трифона почитали и звали на торжества по случаю женитьбы или рождения детей, ведь оказалось, что магическая вещь может записывать картины из жизни и хранить сколь угодно долго.
Трифону перевалило за сорок, когда его подкараулили на дороге лихие люди и постарались отрезать руку. К счастью, успели только надрезать мышцы (и до конца жизни повреждённая рука плохо сгибалась), были застигнуты отрядом воинов и убиты. Трифон имел разговор с Ларгой, демон спросил его:
-Эта вещь приносит тебе неприятности, я вижу. Я не могу вернуть тебе руку или излечить эту, поэтому только скажи, и я заберу компьютер.
Трифон рассмеялся: -Даже если однажды мне отрежут эту руку, я попрошу поместить магическое зеркало на мою ногу. Если лишусь обеих ног, попрошу поставить зеркало на мой живот. Оно всё равно как волшебные глаза, которые видят больше и дальше, если я их лишусь, то никогда не увижу моих друзей и то, что мне дорого.

К счастью, на разноцветную руку Трифона больше не покушались. Он умер уважаемым человеком, "магическое зеркало" аккуратно сняли и доставили в Аттарами, на главную агору, где любой желающий мог бы увидеть своё прошлое. Со временем паломников стало слишком много, участились попытки украсть реликвию, поэтому её отправили в храм, на попечение Ро-Ринов. Позже следы реликвии затерялись, но считается, что они до сих пор хранится в клане Ро-Ринов.

Гиерагор и Трифон
Покалеченного мальчика взял на воспитание ремесленник, человек угрюмый и неприветливый. Не везло мальчику на ласку... по счастью, не злоба двигала мыслями ремесленника, а горе и утрата. Да и не прожил он долго, умер в том же году, схватившись за ядовитого гада в листве. Трифон опять остался один, но к тому времени в округе мало осталось людей, не слышавших про волшебный дар мальчика, и за то, чтоб взять его в семью, развернулось настоящее ораторское сражение. Даже лидеры - такие, как Сын Сциллы и Харибры и Аристрат - решили потягаться силами за такую-то добычу. Однако на большой агоре выступил сладкоречивый Гиерагор, которому тогда едва исполнилось 16. Тогда-то прозвучало его знаменитое: "Память делает нас людьми, поэтому я ничего не хочу от этого мальчика, кроме как быть его другом, ведь памяти у меня больше, чем у любого человека здесь. Мне не нужен его дар, а потому все здесь могут быть уверены: я позабочусь о человеке, а не волшебной вещи".
Речь Гиерагора так тронула слушателей, что никто даже слушать не стал возражения Аристрата. А позже Гиерагор признавался Трифону, что речь свою сочинил за одну ночь, и что дал себе слово спасти "волшебного мальчика".

-Это я, значит, "волшебный мальчик"? - возмущался Трифон.
-Так о тебе говорили тогда. Ты не помнишь, но я хоть сейчас перескажу тебе, и притом слово в слово, каждую речь, что прозвучала на той агоре.
-И перескажи!
-Аристрат, возражал мне: ты мальчишка-эфеб, - передразнил Гиерагор, который не только был памятлив на слова, события и лица, но также и голоса, - тебя в любой день может ужалить змея или сморить болезнь. Тебе ли учить жизни мужей, знающих цену словам? Трифону нужен не друг, а родитель, ты же годишься ему в братья. Ты говоришь, что его волшебство не имеет значения, но что сможешь сделать, если за волшебством этим придут лихие люди, как защитишь? Не сладкими же речами?
-Аристрат? Не припомню такого...
-Ещё бы, он умер в стычке с клефтиями Сына Сциллы и Харибды, а того изгнали, и конец его неизвестен. Недолго живут те, кто показывает миру зубы.

Гиерагор был старше Трифона лет на 10 или больше (сам Трифон не помнил своего возраста) и прожил 105 лет, пережив своего друга и соратника почти на 40. Они путешествовали вместе, пока Трифон не женился. Гиерагор не обращал внимание на женщин, его иногда принимали за человека, склонного к мужеской любви, однако мужчины его также не интересовали. Несмотря на то, что Трифон больше времени проводил с женой и детьми, иногда он отправлялся по сёлам, чтобы выступать на агорах, показывать волшебные картинки и записывать события. Кроме того, очень многие люди приходили к нему сами или звали его на свадьбы, агоры и другие торжества. Какое-то время он с удовольствием посещал народные собрания, но потом - лишь из чувства долга перед своим народом, и с большим интересом записывал сценки из жизни, чем речи на агорах.

Гиерагор и Трифон особенно сдружились, однако была меж ними одна тема, вокруг которой друзья немало копий сломали в словесных баталиях: Гиерагор считал, что ни одна волшебная вещь не может заменить памяти, и если бы каждый человек (как того хотел Трифон) получил подобную вещь, то это бы разобщило народ.
-Если каждый, подобно тебе, станет часами смотреть на свою руку и, вместо напряжения памяти, вызывать к жизни картинки, то вовсе разучится радоваться жизни. Он будет думать лишь о том, как получше запечатлеть увиденное, о том, кому покажет эти изображения, и забудет получить главное - радость и веселье от жизни, счастье что видит, слышит и обоняет. Ты же часами смотришь на руку, и злишься, когда тебя отвлекают - сколько радости ты потерял за эти часы, если собрать их вместе!
-Отстань, Гиерагор!

Истории на ночь.
Гиерагор очень мало спал. Обычно не больше четырёх часов. Вечером, от скуки, он рассказывал Трифону весёлые истории. Трифон смеялся и умолял о пощаде:
-Позволь мне уснуть! Мы шли весь день и весь день завтра будем идти. Я больше не могу!
-Сейчас, - смеялся Гиерагор. - Я вспомнил ещё одну историю...
И так за полночь, потому что память его была поистине бездонна.

Мои дети.
Трифон до самой смерти оставался в душе всё тем же восторженным мальчиком, который увидел в магическом зеркале сказку. Будто мало ему было волшебства вокруг? Робкий, стеснительный, в детстве и юности он часами рассматривал свою руку, отвлекаясь лишь на сон и еду. Гиерагору он рассказывал, что в зеркале живёт добрый народец. Во многом они были похожи на тех людей, что жили рядом с самим Трифоном, за что Гиерагор называл их "не более, чем сном мальчика". Однако ж человечки обнаружили свободу воли, вели разумные беседы и откликались на вопросы зрителей, когда таковые случались.

О себе он говорил: два раза в жизни я не подавлял волю моих друзей - будучи ребёнком и будучи умудрённым человеком. Один раз, юношей, я спорил с ними и заставлял делать, что хочу я. И каждый раз я учился.

Сказки магического зеркала он показывал детям - с особой охотой. Именно они разделяли его восторг, его жажду общения с неведомым. Он и Гиерагор взаимно убеждали друг друга:
-Друг мой дорогой, с такой-то памятью, с таким даром тебе следовало бы почаще бывать на агорах, приносить пользу народу!
-Друг мой, твой дар неизмеримо полезнее! Негоже расходовать его на увеселения и забавные истории!
...
-Так кто же пойдёт сегодня на агору?
-Хороший вопрос...

Гиерагор не признавал агоры. Первое время он с удовольствием посещал собрания, но потом объяснял своё отношение: они говорят больше, чем делают, а делают меньше, чем хотят. Возможно, Гиерагор преувеличил, но всё ж верно уловил суть этих собраний, где каждый спешил высказаться.

Трифон особенно любил возиться с детьми - детей он не делил на своих и чужих. С радостью показывал и рассказывал им сказки, в его доме, коль Трифон не уходил в очередное путешествие, всегда хватало детей и веселья. Он называл их: мои дети.
-Все мои, когда подходят ко мне и просят рассказать историю. Я выбираю для них самые светлые, самые добрые (хотя были в моей жизни истории тёмные и печальные), чтобы ничто не омрачало их мысли, чтобы ощутили - где-то есть отдохновение. В их жизни ещё хватит невзгод и горя, тогда они вспомнят счастье детства, и преодолеют страдание.

Поэма "Бытие".
-Гиерагор, ты вот всё говоришь: этот был козопасом, этот писал стихи и притом недурные. Только царей я насчитал десять штук в твоих побасенках. Всё рассказываешь - и складно, не спорю - кто как жил, что ел, на чём спал. Одного не пойму, когда поведаешь, как мы сюда попали?
-Потерпи, дорогой друг. Ещё не всех я опросил, - рассмеялся, с посвистом пошёл прочь.
-И то правда... двадцать лет ждали - и ещё подождём.

К оглавлению