Хайны — высокоспециализированные эмпаты. Это означает, что они напрямую чувствуют эмоции и мысли сородичей и других животных, а также передают свои мысли и чувства.
Эмпатия — свойство класса, а не вида или даже отряда. Все млекопитающие Эсварры в той или иной мере обладают эмпатией, в отличие от птиц, хищных динозавров (ящеров) и менее развитых животных. Специализированный орган чувств — эмпатические волоски — развились из шерсти на голове и шее.
Эмпатия на ранних стадиях давала большое преимущество травоядным, насекомоядным и зерноядным животным, а также падальщикам, но оказалась препятствием для развития полноценных хищников, чем и объясняется специфический видовой состав фауны Эсварры во времена хайнов: хищные динозавры и птицы, травоядные и всеядные млекопитающие.
Развитие эмпатии повлекло за собой усложнение ЦНС у большинства высокоорганизованных животных, высокую внутривидовую и межвидовую социализацию. Этот процесс начался не только у млекопитающих, но и у ящеров, и некоторых птиц: эмпаты, раздраженные болевыми импульсами умирающей добычи, могли отбить жертву у неэмпатичных хищников, проявляя чудеса консолидации. Потому хищникам приходилось развивать мозг, чтобы успешно конкурировать с конгломератом млекопитающих и выживать в непростых, требующих интеллекта условиях.
Хищные млекопитающие-эмпаты развились довольно поздно, одновременно из двух групп.
Первая группа — мелкие древесные всеядные животные, время от времени убивающие страдающих особей и поедающие их тела.
Это — предки хайнов.
Вторая группа — так называемые «пастухи»: крупные, изначально всеядные звери, нечто среднее между кошками, медведями и гиенами. Они отгоняли и убивали неэмпатичных ящеров, отнимали их добычу, как зачастую поступают львы. Иногда эти хищники охотились самостоятельно, убивая слабых, старых и неосторожных животных, а также больных детенышей травоядных. И все же стаду было выгодно такое покровительство, поэтому отношения травоядных и «пастухов» больше походили на скотоводчество, чем на охоту.
Самим «пастухам» было болезненно чувствовать смерть — как добычи, так и врагов-ящеров. Но они решили эту проблему иначе, чем хайны: после того, как хищник сознательно выбирал объект агрессии или охоты, в его организме включался неконтролируемый психофизиологический процесс, кратковременная потеря памяти, во время которой зверь убивал, а потом не помнил ни своих действий, ни страданий жертвы.
Это — предки лионаров.
Предки хайнов, специализируясь на «сознательной» эмпатии, пошли по пути компенсации раздражающих факторов, а не безразличия к ним.
Одним из самых важных механизмов компенсации стали прочные и позитивные взаимоотношения внутри стаи, снижение «индивидуального барьера», которое в конце концов отразилось на физиологии. Мозг отдельно взятого хайна — специфическая незамкнутая система, которая может полноценно функционировать только в эмпатической связке с сородичами или с другими эмпатами.
Эта незамкнутость давала много плюсов:
- использование совокупности сознаний группы наиболее эффективным образом, при сохранении индивидуальностей.
- упрощенное создание групп-личностей — общей индивидуальности для нескольких сознаний.
- возможность входить в общность с животными из других видов и использовать их ментальный ресурс.
- облегчение индивидуальной боли, «размазывание» ее по всей группе.
- взаимная коррекция нежелательных и опасных маркеров поведения, привычек, черт характера без насилия над личностью.
Ее основной минус: острая зависимость каждой личности от всей группы и чуть менее острая зависимость всей группы от каждой личности. Сообщество хайнов могло существовать только на условиях взаимного доверия и терпимости, неагрессивности друг к другу. Как следствие, выяснение иерархии было максимально безболезненным и не унизительным: хайны предпочитали мягкое эмпатическое подавление и подчинение без дискомфорта для слабого, а также ментальные манипуляции.
Кроме того, хайнская эмпатия не оставляла возможности для жесткой видовой самоидентификации в социальном смысле. Большинство высокоразвитых животных с самого начала были для хайнов «своими», равными, братьями. Из-за острой зависимости интеллекта каждой особи и каждой стаи от благополучия всей популяции конкретно хайнов и эмпатов вообще, хайнам невыгодна была межгрупповая конкуренция, агрессия или потребительское отношение к другим видам.
Важной особенностью был половой отбор по критерию эмпатичности и поддерживающий этот критерий социальный отбор.
Не имея физической возможности абстрагироваться от чужих страданий и смерти, хайны стремились избавить от страданий и оформить смерть приемлемым для себя и умирающего образом, облегчить ее, сделать выносимой. Это отношение сформировалось еще на до-разумном уровне, поэтому хайны не разделяли своих и чужих умирающих, в равной степени помогали и хайнам, и травоядным, и даже, по-возможности, ящерам. Для каждого живого существа смерть означает одно и то же: прекращение собственного, индивидуального бытия. Хайны остро ощущали этот момент перехода, его единство для всех живущих.
Изначально для хайнов самым важным было правильно подготовить к смерти и проводить именно соплеменника, но это отношение, учитывая специфические особенности хайнов, легко переносилось на любое умирающее существо. Отношение к себе подобным стало мерилом отношения ко всем другим животным.
Отчасти это объясняет парадокс предпочитаемого убийства разумных существ, а не более примитивных животных, в случае голода или других экстремальных ситуаций. «Правильное» убийство подсознательно приносит хайнам облегчение. В случае самих хайнов правильно умереть — значит, осознавая свою смерть, принимая ее, оценивая уходящую жизнь и в полном сознании прощаясь с близкими. Немаловажно и равенство: для умирающего хайна принципиально чувствовать, что он не хуже, что его убивают не как обузу или менее важного члена общества, а лишь по его воле, для избавления от страданий или для спасения других жизней.
Обычай присутствовать при убийстве возник не как элемент культуры, а гораздо раньше, еще на бессознательном уровне, поэтому он видоспецифичен, как инстинкт. Когда кто-то мучается или умирает, любой хайн, присутствующий в зоне восприятия, чувствует острую потребность облегчить страдания, утешить, помочь тем или иным образом. Все сознание хайна сосредоточено на умирающем, это инстинктивное. Когда на умирающем сосредоточены не два-три хайна, а двадцать-тридцать, он, во-первых, почти не чувствует физическую боль, она рассеивается по группе. Во вторых, на время получает в свое распоряжение огромный ментальный потенциал, и способен осознать себя как личность, даже если был довольно примитивным животным (ящерицей или даже рыбой). Фактически, он достраивает свою личность за счет незамкнутых личностей хайнов, притягивая их «кирпичики» на собственный «фундамент». К счастью для хайнов, так остро они чувствуют только позвоночных, а среди них наиболее остро млекопитающих, ящеров и птиц, и только с млекопитающими могут создавать устойчивые, постоянные эмпатические связи.
Поэтому в норме хайны практически не чувствуют насекомых (их смерти и страдания идут незначительным фоновым шумом), очень слабо — рыб и ящериц. Однако в том случае, если хайн убивает, то есть, сознательно отнимает жизнь какого-либо существа, он невольно, инстинктивно сосредотачивается на нем. Запускается цепная реакция всего сообщества, энергия направляется на умирающее животное. Чем примитивнее существо, тем сложнее дотянуть его до уровня хайна, тем больше сил нужно в него вложить. Совсем примитивные животные (например, черви) воспринимаются хайнами как черные воронки, втягивающие огромное количество энергии без отклика. Убивать таких животных хайны боятся.
Важный момент: реакция запускается на самые примитивные, базовые импульсы страдания и умирания, потому что более сложные разнятся даже у самих хайнов (каждый боль и смерть переживает по-своему, индивидуально). Поэтому мозг не различает такие импульсы с точки зрения «реагировать или нет», в противном случае высок риск остаться равнодушным к страданию сородича, что разрушает связи между самими хайнами.
Подытоживая:
-Хайны, убивая или провожая умирающего, всегда видят в нем равного, родича, собрата. Фактически, они всегда убивают хайна, но как бы в другом облике. Если смерть оказалась «неправильной», неприемлемой, если в умирающего не были вложены все силы, не сделано для него все возможное, хайны испытывают сильное моральное потрясение, отчаяние, депрессию. Их мучает ощущение, что случилось еще худшее, чем смерть. Что нужно было хотя бы облегчить физические и душевные страдания, чего не произошло, или же произошло не в полной мере.
-Поскольку одна и та же реакция запускается на любое живое существо, испытывающее страдания, хайны физиологически не могут разделять «своих» и «чужих». На ком они сосредоточены в конкретный момент, тот и «свой». Убийство же — высшая степень сосредоточенности, для хайна это в буквальном смысле одна из форм общения.
-Более разумное существо легче убить, чем менее развитое. Поскольку любое животное хайны стараются вытянуть на свой уровень, сделать равным себе в осознании бытия (т. е. в любом случае убивают уже разумных и осознающих), для общности выгоднее убить того, кому придется отдать меньше сил для достижения того же самого результата. И, конечно же, убийство одного крупного кормового зверя вместо десятков лягушек и ящериц гораздо меньше выматывает общность. Хайны предпочитают не убивать «низших» животных и не вмешиваются в их жизнь, по принципу — « если нам не хватает на вас ресурса и мы не можем вам помочь, тогда хотя бы не будем вредить». Это не значит, что хайн пройдет мимо попавшей в беду ящерицы, или оставит умирать раненую. Но если, скажем, неподалеку есть хищник, питающийся ящерицами, хайн предпочтет подозвать его, а не вмешаться лично.
-Хайны — раса вынужденных альтруистов, для которых интересы других существ и других видов зачастую важнее, чем собственные. У человека альтруизм естественным образом развивался в последовательности «люблю себя» >> «люблю семью»>> «люблю племя»>> «люблю людей»>> «люблю всех». У людей изначально вбито в императив «братья — это я, мои родственники, мое племя». И это понимание можно расширять. У хайна в императиве совсем другое: «братья — это я и все, кого я вижу». Хайн не может расширять круг, он может только сужать его. В этом и есть весь ужас положения, что для хайна «небратья» — только те, которых он своими глазами не увидел, о существовании которых он искренне не знает. Потому что любая встреча с живым — несколько секунд, и личный контакт состоялся. После которого убивать придется уже брата, а не абстрактное животное.
Для хайна единственный способ убить «неродного» — поставить самострел или петлю. Но это, во-первых, самообман, а во-вторых, смерть в ловушке обычно очень мучительна. А причинять мучения хайну глубоко противно, даже просто осознавать себя источником страданий.
Если подумать, хайны — эдакий выверт эволюции, нежизнеспособный эксперимент, который был обречен на вымирание. Их эмпатия — это эволюционный тупик, огромный павлиний хвост, созданный половым отбором. Хайны — настолько высокоспециализированные эмпаты, у которых по идее не было шансов стать разумными и при этом не умереть от безысходности бытия. Единственный приемлемый для них вариант существования: малочисленное (небольшие семейные группы на большой территории), в меру сообразительное животное-падальщик, которое питается исключительно мертвыми и умирающими, и совершенно не способно убить иначе, чем из сострадания.
Это единственная экологическая ниша, которую хайны могли занять от природы. Они из нее все-таки вырвались. Как ни парадоксально, но именно благодаря тому, что казалось главным, непреодолимым препятствием — благодаря эмпатии. Но цена всегда была высока: нежелание жить в мире, где с одной стороны все для тебя братья, а с другой — ты все-таки должен иногда их есть, чтобы выжить. И лучше умереть, никого не съев из родни, чем жить, съев брата.
Хайны окончательно сформировались как вид не в родных лесах, площадь которых в определенный момент резко сократилась, а в саваннах, в союзе с крупными хищниками — лионарами. Долгое время хайны были спутниками лионаров, их маленькими слугами, практически без права голоса. С развитием разума хайны обогнали своих покровителей и перевернули иерархическую пирамиду, но навсегда сохранили благоговейный трепет перед «старшими братьями».
К оглавлению
|
