***
Да, в инквизицию святую дрова б на мне не экономили,
Поджарили бы, как положено, небось, ни щепки не слимонили,
Припёрли на костёр бы в рубище, босую и простоволосую,
В телеге шаткой и разваленной, с наспех подбитыми колесами.
Везли бы от тюрьмы до лобного, глаза трусливо, суки, прятали,
"Козу" в карманах тупо строили и глупо языками ляпали:
"Ты-де, на ведьму не заглядывай, а ну как к полночи приснится?"
А я бы думала:"Бар-р-раны..." и сквозь прикрытые ресницы
Смотрела в небо и ловила последнее тепло лазури.
Бежал бы рядом жеребёнок, смешно скача порой от дури
И от того, что жизнь прекрасна, и от того, что солнце светит,
Что рядом мама-кобылица и что в конюшне на рассвете
Он из сосцов её душистых пил жизнь и томно жмурил глазки,
Толкая резво и игриво мордахой мокрой без опаски.
А в небе, в запредельной выси, парила птица тёмной точкой,
И в поле дальнем возле леса лисица в рыжем с оторочкой
Белейшей (хороша, хитрюга!) по срочным бы делам бежала...
...Трясло телегу на ухабах, и время в бездну утекало,
И поглощало чрево города лазурь, и волю, и лисицу.
Сквозь смрад и грязь обрывком паруса осталась в ясном небе птица,
А впереди толпа колышется - людское море ненасытное,
И я - одна. Босая, в рубище и с головою непокрытою...
Плевки...и вопли...следом камешки...всё честь по чести, как положено,
Ступени старые, скрипучие...кострище хворостом обложено.
- Покайся, ведьма! Пред Создателем предстанешь ты через мгновение...
А сам блудливо шарит пальцами и шепчет: "Встанешь на колени?
Ещё не поздно...Лишь согласие твоё и капелька раскаянья...
И ты уйдёшь со мною, сладкая...тебя спасу...и паче чаянья,
Коль будешь мне всегда покорною - дам всё, чего не пожелаешь..."
Он бормотал /...глаза безумные.../, и жизни оставалось с палец.
Кровь билась в веночку на шее, слегка потряхивало руки,
Так ярко небо голубело, влекло к себе, а в левом ухе
Звенела тоненько мелодия, и звал Великий Композитор,
Перебивая шёпот яростный....
- Ппаашёл ты на хер, Инквизитор!!!

Когда-нибудь научусь
Наверное, я научусь когда-нибудь быть бесстрастной,
Колкости отпускать с улыбкой холодной и ясной
И не смотреть в глаза, уже не боясь обидеть,
В любовь научусь играть. Ещё научусь ненавидеть
И злобно в спину шипеть, в лицо улыбаясь сладко,
С подружками щебетать, разглядывая украдкой:
- Ты супер! Ты лучше всех!! /...разъелась опять, корова../
И, светский ведя диалог, их всех слать снова и снова
Куда Макар не гонял...да нет, пожалуй, и дальше.
И кофе пить с молоком. Жеманно топорща пальчик,
В лицо колечко совать - случайно так, ненароком,
И буднично обсуждать аборты раннего срока.
Легко жить - плюя на всех. Развлечься порой уныло,
Любовника заведя. Домой возвращаться: "Милый,
Скучала, вся извелась..." /...нет, вроде не заподозрил/,
И на балконе - курить. А не смотреть на звёзды.
И больше не знать, что там, где всё может быть параллельно,
Есть ты и что-то ещё. И даже не ждать апреля.
И не встречать рассвет. Не бегать босой по лужам.
И не искать ответ. Зачем? Он больше не нужен.
И тупо не замечать, как солнце играет в окнах...
Когда-нибудь научусь?...Да ну, лучше сразу сдохну!

Смешные "может" одной из "белых ворон"
Она свободна - уже настолько, что летом не носит бельё,
пьёт кофе покрепче - такой, чтоб горько, и скользкое слово "моё"
не любит с детства...Её мужчина - тот ещё индивид,
он всё надеется (беспричинно), что скоро её приручит.
Напрасно это - в ней дремлет кошка, и ласки грубой руки
не будят сердце...бывает тошно. Бывает так, что ни зги,
ни капли света на дне бокала - одна лишь седая муть.
Давно не девочка. Да, устала. Порой не может уснуть,
когда он крепко её сжимает, чтоб даже в туманном сне
ловить её близость...наверно, знает, что в гаснущей тишине
она не с ним, она просто рядом. Но очень нужна - одна,
такая, с неукрощенным взглядом. В её тупике стена
прочна и надёжна, оттенка стали, и смысла рубить окно
она не видит - все вертикали всегда параллельны, но...
Нет, "но" не будет: рецепт на чудо, что выписал Айболит,
давно просрочен. Пора дебюта прошла - остался гастрит
да плюс изжога от комплиментов и аллергия на лесть,
хотя неотмерших рудиментов ещё, пожалуй, не счесть.
Вот из-за них она смотрит в бездну и гладит ветер рукой
и верит слепо, что где-то между ещё найдётся такой,
во многом близкий и с ней похожий, и этот унылый сон
прервётся разом...Смешные "может" одной из "белых ворон"

Свет пробивается сквозь щели...
Да, между ними страсти нет - в нём не зажглось, а в ней угасло,
Лишь согревает тихий свет, чуть теплясь. Но порой так ясно,
В один пронзительный момент лучом высвечивает правду -
Вдрызг разбивается цемент слов правильных, и нету сладу
С признаньем острого родства. Вновь рацио умыло руки.
Слова излишни...Что слова? Набор согласно-гласных звуков.
Да, между ними нет любви - решили оба. Верно, лучше,
Ведь этот славный алфавит давно изучен, и получен
Диплом с отличием и без, и все просчитаны моменты.
...Купить бы счастья на развес - да кто продаст? А те фрагменты,
Что можно на двоих урвать, не много стоят. Ну и ладно.
Не прочитать судьбы тетрадь, и то, что в ней - лишь вероятно.
Да, между ними дружбы нет - ведь трудно быть друзьями только.
А в разговорах тет-а-тет давно работает настройка -
По умолчанию. Молчат. Так правильно. Так адекватно.
Всё верно, и на первый взгляд почти что даже не надсадно,
Почти что даже всё равно, что друг без друга очень плохо,
И что в ночи его окно горит так долго горьким вздохом,
И что она смеётся днём, а ночью злобно бьёт подушку
И плачет, думая о нём. Не важно. Крепкая ракушка
Укроет маленький секрет, такой смешной, такой никчемный.
...Горит, горит прозрачный свет и пробивается сквозь щели...

Песчинки в чьих-то ладонях...
Больше не будет, не беспокойся, стихов с обращением "ты",
Вспышкой холодной сгорает любовь, а с ней - и лимит теплоты
Правильно...это лишь к лучшему. Пусть всё идёт как идёт...
Мается маятник, не мной запущенный - не мне и менять его ход,
Я лишь песчинка в чьих-то ладонях - нас там таких миллион,
Бог забавляется, пересыпая...Стар он, и плох его сон.
В мире его тоже ночи прозрачны и холодна Луна,
Он одинок.И устал от фальши... Выпив бокал вина,
На берегу своего океана сел на холодный песок,
Глядя на звёзды, о чём-то думал...Тёр ладонью висок,
После погладил колено /...опять на погоду болит.../,
Молча провёл глазами в волны летящий болид,
На спину откинулся - небо от сих и до сих его,
Всё, что угодно..всё, что захочешь - не радует ничего...
Он до цветного рассвета - у бога ночи длинней
Будет под шум океана думать о жизни своей
И, горсткой песка играя, по кромке воды пройдёт,
Легонько в усы усмехнётся...а после - с ладони стряхнёт...

То, что было прежде...
Ветер вечности дул неслабо, резко рвал поля арафатки,
Порошил лицо грязно-жёлтым, прорезая "гусиные лапки",
А от скал базальтовых эхо туристических групп отражалось:
- Мы - команда! Дружней, ребятки! Ну-ка, громче - давайте мясо!
И в лазури бездонной неба солнце плавилось жаркой свечкой,
Освещало...да нет, смотрело, как нелепые человечки
По пескам бескрайним бродили, проходя мимо древней силы -
Они тупо хотели драйва. А вот мудрости - не просили.
И к чему им в "каменных джунглях" знать, зачем дует западный ветер?
/...небоскрёбы украли солнце, даже если вставать на рассвете.../
- Ладно, будет вам - бедуины...Тоже мне, немытое племя...
Как цыгане, а то и хлеще... А старуха неспешно время
Разминала в сухих ладонях, что за тыщи лет безупречно
Выпекали тонны лепёшек...Рядом с ней прикорнула Вечность
И, закрытая для незрячих, подавала старухе скалку
...Плоским блином часы тянулись, гарцевал мальчишка на палке,
А сестра, малышка босая, на холодном песке сидела,
Пела песню, почти неслышно, и задумчиво вдаль глядела -
Где-то там бурлила массовка - Мы - команда! Дружней, ребятки!!!
А она всё знала, плутовка. Улыбаясь, чесала пятку.
Только им подвластное время никуда уже не спешило,
День подсох по краям, как тесто. Тихо шло к закату светило.
Вот просЫпались щедро звёзды /...здравствуй, Ригель и Бетельгейзе.../,
Что-то сдвинулось с мёртвой точки, и теперь я знаю, что прежде
Всех порывов, благих починов и крысиного бега в круге
Будет вечность, песок пустыни и сухие руки старухи...

Смерть
А смерть ни добра, ни зла - вне образов и категорий.
Ей чужды хула и хвала. И сонмища аллегорий -
Клепсидра* и серп в руках, и тёмный пергамент кожи,
И блеск морозный в глазах, и саван, представьте, тоже.
Она сама по себе. В ней вечность пустила корни -
И пропасть вот этих дней уже не отменит сторно**
Личной твоей любви к пьянящему цвету неба,
А усики диких вик, увы, не удержат. Где-то
Она неслышно идёт, сбивая по ходу вешки -
И в лопнувший переплёт страницы в трусливой спешке
Пытаешься ты собрать, забвенье найти в секунде,
Но тихую благодать не вырастить в стылом грунте
Обид, неискренних чувств и прочих ненужных мает.
Твой кубок пока не пуст... Но что за порогом, знает
Она, и только она - и, значит, как фишка ляжет.
В тёмном пролёте окна россыпи звёздных бляшек -
Холодный застывший свет, дошедший из дальней дали.
Вопрос, и он же - ответ. Две стороны медали.
Две даты: рождение - смерть. А между ними - время,
В которое нужно успеть созреть и оставить семя,
В которое нужно успеть спросить и найти ответы.
Мерцает звёздная сеть...Неспешно движется где-то
Она, и шаги легки. Спят придорожные травы.
В свой срок, касаньем руки, бесстрастно - такого нрава,
Поманит. И ты уйдёшь в страну, где скупы беседы,
И правда уйдёт, и ложь...
...А тьма лишь изнанка света.

Немного о Вечности...
А Вечность носит тёмный балахон, давно смирилась с тем, что некрасива.
В заезженной пластинке патефон иголкой прочертил бороздку криво
И всякий раз, свой завершая круг, игла впивается и прорезает глубже,
Но Вечности неважно - резкий звук не отвлекает...Ей никто не нужен,
Не важен, не значителен, не свят. Она - одна. Сама себе хозяйка.
Бегут года, столетия летят, сменяются эпохи. Но под кальку,
Что Вечностью отчерчена давно, всё повторяется по заданному кругу.
А Вечность, спросите? Ей даже не смешно - ей всё равно /...лишь хочется по лугу,
проснувшись рано, босиком пройти и намочить подол цветастой юбки.
И встретить солнце. А в конце пути нарвать ромашек.../ В серебристом кубке
Невыпитое выдохлось вино, застыл песок в часах, и склеились секунды.
А в матовое круглое окно Луна глядит, и ночь добра как будто.
Всегда одна. Ей холодно и колко...Заводит снова патефон свой Вечность.
Скользит послушно тонкая иголка и застревает в слове "человечность...человечность...человечность..."

Сойдёт на землю дивный град...
В конце времён, разверзнув небо, сойдёт на землю дивный град:
Всё будет в нём - леса и нивы, цветы и сочный виноград,
И шорох яблонь белопенных в душистых облаках садов,
В алмазной крошке мостовые, дома в убранстве золотом,
И витражи в промытых окнах, и ветра свежего глоток,
И в небе чистом, бесконечном весёлый солнечный желток.
Град скрыт от всех стеной надёжной - в ней яшма, смарагд и берилл,
И стерегут стену бессменно архангелы что было сил.
Я верю, здесь найдётся место для тех, кто болен и устал -
И никому не будет тесно...Но час пока что не настал,
Ещё не вычерпана мера, и долгий путь не завершён.
И занят Бог. Дрожат ресницы - он погружён в глубокий сон.
Он спит один в чудесном граде и видит, как бегут века,
Как нас уносит в бесконечность терзаний жизненных река,
Как терпим мы ...порою ропщем, в свидетели Его призвав,
И ждём, и ждём небесной манны, на это не имея прав.
Бог тоже чуда ждал когда-то и даже, кажется, любил,
Но всё пройдёт - прошло и это. Принял, смирился и остыл...
Спит Бог. В нём дремлет человечность. Под Словом подводя итог,
В скрижалях тихо пишет Вечность, ведя красивый завиток.
Скрипит перо. В витражных окнах горит пожаром долгий день,
И ангелы ведут, корпея, вниз за ступенькою ступень.
Закончат скоро - и сойдёт Он. Над миром воссияет свет,
И отразит его стократно стен драгоценных самоцвет.
Добро Он будет. Cерафимы Ему осанну воспоют,
Врата жемчужные откроют - но нас туда не позовут...

Будет просто мука...
Неспешно вращает время тяжкие жернова,
растёт, пробиваясь в небо, шёлковая трава,
хранит янтарное семя. Она не знает пока:
всё перемелется скоро - будет просто мука.
Она не знает - и ладно, траве это ни к чему.
На тоненькой нитке ветер солнечную хурму
качает в высоком небе, в завтра бегут облака,
всё перемелется скоро - будет просто мука.
Обиды, слёзы в подушку, слов мотыльковый плен,
надежды, смешные чувства и бесконечный рефрен:
"Люблю"...На мельницу времени всё унесет река,
и...перемелется скоро - будет просто мука.
Наступит новое завтра, чей-то яркий рассвет
согреет прозрачным утром вспыхнувший страстоцвет,
и ссыплются наземь секунды из сжатого кулака -
всё перемелется, веришь? Будет просто мука...

В преддверии последнего рассвета...
Всё, измучился демиург...Очень сложно быть богом в мире
Непокорных упрямых гномов. Он устал. Нёс елей и мирру
И хотел научить любви. А им ближе блуд и убийство,
И искусство на грани фола, пустословие и витийство,
И полёты на чёрных крыльях, и падение в бездну с обрыва.
Но уже готовы потопы, и конь блед, развевая гривой,
Бьёт копытом, и гневно ропщет его всадник по имени Смерть.
Разогреты пятна на Солнце /...слабовато - примерно на треть/,
Наполняется чаша гнева, закипает в ней злоба бога:
"Верил, ждал, выводил на свет - шансов было дано вам много,
Надоело! Вот этот рассвет будет вам последним подарком..."
Но, воздев чашу, видит в просвет - освещаемый лампой неяркой,
Спит ребёнок, сжав кулачок. Улыбается, хмурит бровки,
Кровь пульсирует в тонкий висок...У взлохмаченной головёнки
Дремлет кот, свернувшись в клубок. Ночь, поскрипывая качалкой,
Вышивает на звёздных пяльцах. А малыш приболел - ветрянка,
Но уже пошёл на поправку. Ему снится грядущий рассвет,
Ему снятся друзья и игры, сласти, новый велосипед,
Школа, драки, дневник, оценки, щелбаны и чьи-то улыбки,
Поцелуи и трепет сладкий, и влюблённости, и ошибки,
И познание этого мира, и дарующий крылья ветер,
Ночь и звёзд приглушённый свет. Спит малыш, и сон его светел.
...Демиург устало вздохнёт. Даст отмашку: "Коняку - в стойло!
Отменю пока - пусть живёт." Помолчит. Усмехнётся невольно,
Дома Тайную Книгу откроет, перепишет загадочный код.
...Тихо-тихо скрипит качалка. Спит Вселенная. Дремлет кот.

Бесу сегодня страшно
Бесу сегодня страшно - с бескрылыми так бывает.
Не тешат сытные брашна. Глазами усталой лайки
Он смотрит в рыжее пламя, что режет тьму вечной ночи,
Кус лунного каравая не греет...Так страшно...Очень...
Он помнит ещё крылатость и ширь поднебесной сини,
И веры белые латы...Ветер, спящий в осине,
Дремотно качает листья, и, кажется, эта вечность -
Всё, что ему осталось. Кисти сирени млечно
Светят в овражном мраке, пламя трещит устало.
Всё про гордыню враки - так было нужно. Мало,
Мало, поверьте, прока в том, чтобы быть хорошим.
Как же сегодня горько бедной бесовской роже:
Пряник кнутом вбивают, добро без зла - невозможно,
Мартовским снегом тает надежда - с заменой сложно.
Он призван был. И низвергнут. И пал, чтоб принять служенье.
Вновь заброшен Воннегут - так беспокоит жженье
В подреберье где-то слева. Песком шелестящие мысли,
Пройдя круг тысяча первый, на тыща втором зависли.
Луна светит сырным боком, и жутко так - выть охота.
Вздохнул: "Завыл бы - а толку? Что делать - такая работа..."