Концепция обитаемой зоны.
Принимается дихотомия «светлый бог - темный дьявол». Связь бога с Солнцем, дьявола - с космической, первородной и первичной тьмой. Ни та, ни другая сила не блага и не добра, и в абсолютном своем проявлении смертоносна. Солнце согревает планету, но с легкостью сожжет ее, если орбита сместится. Солнце иссушает и убивает. В то же время ледяная тьма космоса не менее губительна. Жизнь возможна только между двумя этими страшными безднами, в «обитаемой зоне».
Эта концепция была в основном абстрактным построением, без этических выводов и моральных оценок.

Концепция бессмертного-безжизненного.
Бог признается бессмертным, всесильным существом, создателем Вселенной. Однако он не создавал жизнь (невозможно сделать то, сути чего не можешь понять). Жизнь появилась как побочный эффект существования Вселенной, причем эффект нежеланный. Бог создавал Вселенную вновь и вновь, чтобы избавиться от смертного несовершенства, но жизнь все равно появлялась в каждой новой версии мира. Когда Бог в очередной раз хотел уничтожить все бытие, один из ангелов восстал против него. Он познал жизнь и смерть, побывав в смертном теле, и увидел, что жизнь прекраснее ледяного космоса и огненных звезд. Приняв облик десятирогого лионара, ангел бросил вызов Богу, но проиграл (ведь невозможно победить бессмертного).
Бог проклял ангела: «Это последний мир, которому Я даю бытие, и он будет существовать, пока ты крутишь колесо жизни и смерти (колесо Сансары)». Если ангел-зверь остановится, Вселенная исчезнет вместе со всеми живущими. Не понимая смысла любви и ненависти, Творец Вселенной ждал, что ангел оставит колесо. Но Десятирогого питала сила любви к живому и смертному, и сила ненависти к не-живому бессмертному. Тогда Бог сделал облик ангела отвратительным, чтобы живые отвергли мир материальный, «колесо страданий» и, таким образом, уничтожили себя.
Неизвестно, помнит ли зверь, зачем вращает колесо, или осталась лишь слепая сила любви, обнаженная до костей, проглядывающих сквозь полуистлевшую плоть. Эта отвратительная на вид, но искренняя любовь смущает тех, кто смог увидеть настоящую картину бытия. И они ищут спасения в «любви» ложной и лицемерной. Ищут бессмертия, чтобы забыть о том, что делает их живыми.
Эта концепция сыграла огромную роль в формировании этики хайнов. Противостояние бессмертного и живого было для них гораздо более понятным и естественным, чем противостояние света и тьмы. Бессмертие враждебно жизни и противоестественно: поэтому хайны не искали личного бессмертия и были очень осторожны в оценке самого явления смертности. Отнять у жизни даже потенциальную возможность умереть - это значит, лишить жизнь ее главного отличия от мертвой материи.

Вот некоторые дополнительные постулаты, выводимые из этой концепции. Некоторые из них противоречивы, но это не единое «учение», а результат размышлений очень разных личностей в разные исторические периоды.

Бессмертный Бог создал бытие, чтобы владеть им, быть хозяином. Владеть можно только мертвым, безжизненным, либо живым, приравняв его к вещи. Человек, стремящийся владеть землей, животными или другими людьми, создан воистину по образу и подобию Бессмертного. И, возможно, создан им как орудие для уничтожения жизни.

Жизнь стремится оживить или хотя бы одухотворить все бытие. Жизнь делает живым все, с чем соприкасается. Истинно живое не может быть хозяином - только покровителем и соучастником жизни.

Когда живое существо смотрит на скалу, оно может разглядеть в мертвом камне товарища по бытию, дать жизнь одним лишь своим дыханием и взглядом. Когда бессмертное существо смотрит на живых, то видит только пепел и тлен.

Желание поработить или уничтожить других, владеть землей и собственностью - также неотъемлемая черта жизни, нельзя закрывать на это глаза. Однако это очень уязвимое место жизни, ведь именно на этих чувствах играет Бессмертный, чтобы живые убивали как можно больше живых и таким образом приближали гибель мира.

Собственность сама по себе не есть что-то плохое, но нужно понимать, что она относительна. Можно быть лишь временным хранителем вещи/земли/другого живого существа. У хайнов особенно ценились вещи, которые служили не одну жизнь, передавались из поколения в поколение. Их принимали как дар, как некое самодостаточное и самоценное бытие, и в свой срок передавали новому хранителю.
Хайны сознательно относились к вещам, как к живым существам (хотя прекрасно понимали разницу). Бережное отношение к вещам позволяло распределять природные и трудовые ресурсы гораздо более эффективно, хотя в определенном смысле тормозило прогресс.

Жизнь, конечно же, может не только «одушевлять», но и убивать другую жизнь. Однако делает это исключительно ради сохранения себя же. Даже в самых диких и жестоких формах, когда со стороны убийство кажется бессмысленным, это всегда защита бытия, в том или ином виде. Но смерть может с равным успехом служить и бытию, и небытию, и грань очень тонка.

Жизнь противостоит Богу, убивает и пожирает Бога (т. е. не-жизнь). Если она перестанет бороться, небытие победит.

Стремление продолжить себя в детях, навязать им свой выбор, свое мировоззрение, свои парадигмы - это подспудное желание сделать бессмертным самого себя. Это страх живого и нового, еще один негативный эффект жажды бессмертия.

Концепции «бессмертного-безжизненного» придерживался жрец Хотис. В Этический кодекс жреца вошли его философские «воображаемые беседы», в которых Бессмертный выступал воплощением искушений, ведущих к гибели (падению), а Зверь (он же Великий Лионар, он же Хранитель) представлялся символом жизни, прекрасной даже в своей жестокости, в боли и страданиях.

«Будет ли день, когда страшное твое и прекрасное колесо прорастет травой вместо крови, и чья-то добрая рука будет вращать его бережно, как качают колыбель? А твои язвы, твои обнаженные кости и иссохшая плоть останутся лишь тяжелым сном. День, который каждый из нас, у кого есть сердце, жаждет приблизить. День, когда ты, освободившись от своей страшной и благородной ноши, уйдешь в луга нового мира молодым львенком, равным среди братьев, чтобы питать их не кровью своей, но радостью.
Настанет ли день, когда в этом мире - нашем мире, твоем мире! - не останется ни безжизненного, ни бессмертного, но только Жизнь во всей ее полноте, пронизывающая Вселенную до самых ее глубин?
Лишь ты даешь нам жизнь, но лишь мы можем дать тебе надежду. Ты доверился нам, ты поверил в нас, и кто спасет тебя, если мы отступим?»

Победа жизни над небытием не означает гибели Бога как некоей личности. Напротив, в живом мире, где не останется места бессмертному-безжизненному, создатель Вселенной обретет себя во всей полноте, хотя при этом станет смертным и уязвимым.

Если человеческое общество можно сравнить с пирамидой, то хайнское - скорее сложный фрактал, бесконечно повторяющий свой базовый рисунок на всех уровнях взаимодействия с миром. Этот рисунок пластичен, изменчив. Хотя в основе его все равно лежит пирамида (иерархия), пирамида эта всегда "двусторонняя", как песочные часы. Тот, кто в ней ниже всех - одновременно выше и значимей всех. Тот, кто выше всех - одновременно самый малый и незначительный. Эти песочные часы всегда вращаются, чтобы не кончился песок, и оттого в итоге превращаются в колесо, где верхних и нижних точек нет вовсе, и где они, вместе с тем, непременно есть. Нетрудно усмотреть в этом образе взаимосвязь с колесом Сансары, которое вертит Десятирогий. И очевидно, что вершины пирамиды сходятся в центре, недвусмысленно намекая на ответственность самых великих перед самыми малыми, и самых малых перед самыми великими; и на то, кто есть Зверь, вращающий колесо: не хайнский жрец, которому, по идее, там самое место, а хайн и кормовой зверь (хищник и жертва), объединенные высшим образом лионара, как прародителя этого союза. Хайны, "духовные дети" лионаров, их воспитанники, переросли своих родителей, но чтят их старшинство.
Намекает на такую трактовку символа и то, что Зверь рогат - это не только прямое заимствование образа Зверя, противостоящего Богу, из Библии, не только рожки-выступы на голове лионара, но и связь с рогатыми травоядными. Лицо Зверя представляется чем-то средним между львиной мордой и лицом хайна: таким образом, тот, кто в центре колеса Сансары - безусловно химера, а не отражение конкретного вида в высшей божественной ипостаси. Более того: любой, кто присмотрится к нему, увидит поначалу лишь рогатого лионара, но потом и какие-то черты своего рода, и себя самого. Зверь - образ всего живого вообще, а не конкретного вида, и любое существо вольно видеть его таким, каким захочет, каким поймет и примет. Для хайнов такой, самый понятный и близкий образ - лионар.

Концепция грехопадения через страх
Бог - создатель идеального (или близкого к идеальному) мира. Он создал и первых людей, разрешив им есть любые плоды, но попросил до поры не трогать плодов с древа познания добра и зла. Не все обитатели Эдема знали об этом: увидев ангела, рвущего запретные плоды, люди удивились и спросили, почему он поступает против воли Создателя. Ангел был юн, еще совсем мальчишка, он с мальчишеской самоуверенностью посмеялся над сотворенными: глупые, как может Бог что-то запрещать, берите и ешьте. Как все дети, любознательные и бесстрашные, склонные познавать мир тайком от родителей, первые люди, хоть и были смущены, сорвали плоды и попробовали их. Поняв суть добра и зла, осознав, что совершили проступок, сотворенные не могли еще знать, насколько он тяжел, как сильно они должны быть наказаны: мало различать добро и зло, нужна мудрость и личный опыт, чтобы понять меру того и другого.
Едва услышав голос Бога, люди испугались и бежали от него в дикие земли. Хотя Бог хотел лишь утешить их, сказать, что любит и прощает, сотворенные не слышали - им мешал страх.
Ангел увидел, какая беда случилась по его вине, и попросил у Бога благословения последовать за Сотворенными, чтобы помогать им в диких землях. Он хотел хоть как-то загладить перед людьми свою вину, но его отвергли. Для людей он стал врагом, искусителем, символом зла, разделившим их с Создателем.
Вражда между Богом и «падшим ангелом» на самом деле придумана людьми. Именно эта жестокая выдумка мешает им научиться видеть мир таким, какой он есть, и снова обрести гармонию.

Концепция мечтающего Бога
Бог не знает, каким должен быть идеальный мир, а Эдемский сад - лишь замысел, желание, цель. Прекрасное видение будущего. И создав мир, где все платят за радость бытия страданием и смертью, он надеется, что сама жизнь в итоге найдет выход, подскажет путь.
С такой точки зрения антипод Бога - Люцифер - не враждебен Богу и миру. Он стал силой смерти не из злобы и гордости, а из любви, по добровольному соглашению с Богом. Мир на данном этапе своего развития не может существовать без страданий. Сам Бог не может быть их источником, потому что любит мир бесконечно. Если бы Он мог запретить смерть без вреда для любимого Им мира, Он бы давно это сделал. Если бы Он мог сам отвечать за страдания в мире, Он бы окаменел от боли, умер - и никто не смог бы перетворить, как надо, когда придет время и знание.
Грехопадение в этой трактовке означало изгнание жизни из зыбкого будущего в настоящее, из замысла в плоть. В еще не совершенный, но единственно живой мир.
Никто во Вселенной, включая самого Бога, не знает, каким должен быть Эдем (идеальный мир), но все живое мечтает о нем, ждет и ищет. Это желание, этот совместный поиск и есть гарант будущего рая. Долг каждого живого существа - прилагать все усилия для достижения общей цели. И чем больше тебе дано, тем больше ты можешь вложить.
Эта концепция предложена и разработана Хонториэлем, и воплощена в Мирах Сотворенных.


Концепция зверя-мстителя
Бог, как и в третьей концепции, - создатель идеального (или близкого к идеальному) мира. Он создал людей, дал им свободу воли, но люди извратили этот дар, обратили во зло. Бог не может их наказать или силой принудить к добру - ведь это сила любви, а не ненависти «Падший ангел» (Зверь) любит Бога, он восстал не против Бога, а против тех, кто причиняет Ему страдания своей жестокостью. Он мстит за Бога, не считая предавших Его созданий достойными Его всепрощающей любви.
Бог не в силах остановить Зверя, как не в силах остановить и людей, ведь это та самая свобода выбора, данная всему живому. Но Мститель лишь умножает страдания в и без того страдающем мире, поэтому также причиняет Создателю боль, хоть и отказывается это признавать.
У этой концепции есть и другие варианты. В одном из них Зверь жаждет отомстить, но сдерживается ради Создателя, зная, что для Него это будет еще ужаснее.

***
Зверь с гривой из трав и ветра.
Имя твое Земля выдыхает утром.
И на закате пишет следами кошек,
Сладко мурлычущих перед ночной охотой.

Ты, повелитель трав, безжалостных к мертвым,
Ты, покровитель зверей, детей и друидов,
Где тебе воля отныне? Земля под асфальтом
Травы хоронит и стонет беззвучно и страшно.

Заперли Бога в храмах из мертвых деревьев,
Заперли Бога в бесцветных холодных молитвах.
Заперли Бога в клетку своих суеверий,
В идолы злобы и мелкого серого страха.

Где теперь место тебе, семикрылый Денница?
Участь твоя - сострадать через ярость и муку,
Ради закрытого в клетке - прощать, ненавидя,
Сдерживать травы, что гневом и солнцем налиты.

Снится тебе в летний полдень, как гибкие лозы
Крошат бетонные склепы тугими ростками;
К желтому солнцу, как тонкие хищные стрелы,
Бьют в высоту, сквозь тела, прошибая навылет.

Снится, как, в жертву приняв животворную влагу,
Храм вырастает из трав, молодых и свирепых,
Из непокорных деревьев, из ветра и лунных иллюзий,
Птиц, и мохнатых зверей, и волшебных драконов.

Но на рассвете устало поднимется солнце,
Срублена ива, и ветви в траве коченеют.
Срублена ива – беспомощным зверем осенним
Крыши терзает рыдающий утренний ветер.

В другом Зверь и есть Создатель, и его душа разрывается между любовью и гневом.

***
От луны до зари рассекая небо,
Драконьим словом терзая душу,
Из земли поднимался зверь неведомый,
В ореоле трав, обласканных ветром.

Говорил о мирах, где людям не место.
Говорил сурово, словами ранил.
И шли к нему волки, и псы, и свиньи,
Ползли скорпионы, летели бабочки.

Дал голоса человечьи каждому,
Род человечий клеймить проклятием.
Только собаки молчали скорбно,
Да кошки не знали, в какую им сторону.

Зверь открыл все тайны творения,
Сказал всю правду, и бросил в агонии.
Люди смотрели вслед уходящему,
Вслед непростившему Богу - и плакали.

Ветер пустыни, скупой на признания,
Видел, как там, где пески ядовитые,
Падал, травой прорастая заново,
Зверь, зажимающий рану крыльями.

Ветер - единственный - слышал прощение.
В новом Саду, что взамен пропавшего.
В новых травах и мхах, что взамен растоптанных.
В песнях птиц и зверей, что взамен загубленных.

Связанные тексты: 

Пантеизм и примитивные верования

Восточные религии. Колесо Сансары

Смертность как обязательное условие для реализации любви и сострадания

К оглавлению