Шин-Та, крестьянский сын, и Хозяин Чёрного Леса.

В одной деревеньке жил юноша по имени Шин-Та. Был он из семьи обычных землепашцев, так что жизнь-то его не баловала. И вырос он от житейских невзгод закалённым, сострадательным и умелым.
Как-то деревню осадили джаваки, воеводу и всю его дружину растерзали в бою, обступили деревню, того и гляди повалят общую загородь - никому тогда не уцелеть. На сходке Старейшина повелел так: пусть самые быстроногие да ловкие бегут на все четыре стороны, авось с какой стороны придёт подмога? Ты, ты, ты и ты - указал он на трёх юношей и на Шин-Та. Взяли они по лёгкой котомке и отправились в путь, да едва вышли, как окружили их джаваки и трёх разорвали сразу под стенами деревни. И Шин-Ту окружили, тянут чёрные лапы, вот-вот схватят. Смотрит Шин-Та - шевелится рядом куст, как будто дышит. Это волшебная плантелопа превратилась в цветущую блэрру, вот и не видят, не чуют её джаваки. Взмолился юноша:
-Спаси меня, плантелопа!
-Хорошо, - встала плантелопа, подхватила юношу на спину и помчалась прочь от деревни.
Очутился Шин-Та на спине волшебного зверя, в густом лесу, и чем глубже в лес идёт, тем выше и страшнее деревья, чернеют их кроны, смыкаются над юношей, оплетены деревья гигантской паутиной. Страшно ему, как никогда в жизни. Страшно, что заблудится в тёмном лесу и никогда не найдёт дорогу обратно, что запутается в паутине или наступит на ядовитого гада. Вдруг видит - трепыхается в паучьей ловушке светящаяся трёхкрылая птица, совсем обессилела. Взять бы её в руку и нести, как факел, тогда и забот не будет. 

Степи наполнились голосами, какие ещё не тревожили их тишину - крики и стоны детей, причитания женщин. Сто пятьдесят тысяч человек, большая часть из которых греки, попали на земли Нимраа, третьей планеты от звезды, похожей на Солнце. И хотя почти никто не умер во время перехода сквозь портал, невыносимая боль терзала людей, воздух же был подобен кипятку, льющемуся в горло.

Обнажённые, перепуганные, они собирались группами и помогали друг другу встать. Среди них были греки, египтяне и персы - везде, где пронёсся вихрь, он забрал людей, поодиночке или целыми семьями.
Кто-то плакал, кто-то молчал, не в силах двинуться, кто-то желал смерти, чтобы не чувствовать боль, сжигающую лёгкие.
Слышен был визг собак и предсмертное хрипение коз, волею судьбы попавших в новый мир. Людям было не до них - возможно, именно тогда пал весь скот, остались только люди и собаки.
К вечеру первого дня боль ослабла, но не перестала терзать переселенцев. К ней прибавились голод и жажда, и люди разожгли костры, чтобы согреться и зажарить мясо издохших коз - единственную пищу, которую здесь можно было есть без страха. Пищи этой было слишком мало, и иные дрались за нее, как звери, и лишь немногие делились с женщинами и детьми. Многие в ту ночь легли спать голодными, не рискнув попробовать незнакомые, желтые растения с круглыми листьями. Один безумец говорил перед народом - это Олимп, и такова воля Зевса, ешьте всё, что растёт, здесь нет яда. Он срывал золотистые плоды с красными полосами и ел их, пока не насытился, и некоторые следовали его примеру. Но к ночи он слёг, а через несколько дней умер в агонии. Как и все, кто пробовал жёлтые плоды с красными полосами.

После ужаса смерти, после боли, которая породила тысячи стенаний, проклятий и молитв, после этого голод казался милосердным. Благом, которое доказывало, что они, даже если не живы - всего лишь люди, а вечные прометеевы муки забудутся, как наваждение.
Боль ещё терзала некоторых из людей. Их относили под тень гигантов, похожих на грибы, увлажняли пересохшие губы и лили воду на тело, чтобы унять муки.
Именно тогда появился первый из них. Золотой. Сияющий от бликов, упавших на его драгоценную кожу. Видевшие его молились богу Аполлону, прося защиты у олимпийца.
Но когда они напрягли зрение, то различили в нём изъяны, каких не могло быть у богов - у воплощений мужества, воли, красоты и силы.

После Перелома оказалось, что некоторые потеряли память о произошедшем. Особенно много "беспамятных" было среди детей. По одной из поздних версий - фларры намеренно лишили их памяти, чтоб дети не травмировались воспоминаниями об ужасе и боли. Но те, кто придерживаются другой версии, считают, что в то время у фларров не было доступа к этим технологиям из-за потери связи со Странником.

Мне кажется, что дети забыли свой город, свою землю. Я спрашиваю их, в ответ они пожимают плечами и говорят, что здесь их дом, и они не помнят другого. Я терзаюсь от ужаса, вижу, как играют они с детьми горгоны возле своих хижин, как гладят страшных животных, служащих богам, как берут дары у демонов и едят. Они же веселы и беззаботны, как положено детям. Я спрашиваю отцов и матерей, но нет ответа. Я спрашиваю демонов, и не знаю правды.

Для греков, прибывших в Нимраа, характерным было патриархальное рабство. Многие из рабов сами были греками из тех же полисов, а относились к ним гораздо мягче, чем во времена классической Греции. Это одна из причин, по которой поселенцы в Нимраа отказались от владения рабами. Но гораздо важнее оказалось то, что в новый мир люди попали нагими, зачастую семьи оказывались неполными или вовсе отсутствовали. И даже если человек находил граждан из своего полиса - через день, через месяц или год все они могли умереть по разным причинам, как умерло две трети прибывших. Человек оставался один, и понимал, что жизнь его связана не с прошлым (полисами или семьями), а с будущим - с людьми, которые окружали его и могли поддержать в трудную минуту.
Решение освободиться от рабовладения не было лёгким и всеобщим. Известно немало случаев, когда рабовладельцы, опознав рабов, пытались вернуть их. Известны и другие случаи, когда бывшие хозяева прилюдно обнимались с рабами и заявляли, что обнимают свободного человека.

Безумна человеческая природа! Если даже нечего взять у другого, она возьмёт самой жизнью!

Посмотри, безумный клефтий, мы так же наги, как ты. Наши рёбра выпирают, как у тебя. Нет воды, чтобы омыть тело, и оно смердит. Нет крыши, и кожа сгорела под солнцем. Нет пищи, и мы худы, как жерди. Ничего нет у нас, что ты мог бы взять, но ты ходишь с разбоем от села к селу и убиваешь за жалкие крохи, которые тебе ничего не стоит получить! Как же это так - человек убивает за то, что может получить даром!
И сейчас ты перед нами, как связанный, бессмысленный зверь - боишься даже руки, протянутой к тебе. Что в тебе от человека?
Возьми же мою руку и встань. Встань, говорю я тебе. Встань и будь человеком.
Речь к пойманному клефтию.

Значимым символом в культуре стал костёр. Люди собирались у костров по вечерам, чтобы греться, говорить и петь. Здесь обсуждали события прошедшего дня и принимали решения, здесь (часто во время совета) производилась мена продуктов - масла, полотна, обуви, выделанных кож и других вещей. Хижины строили полукругом у костра, образуя большую площадь, которую назвали агорой. Как в Древней Греции, агора становилась главным политическим и общественным центром. Позже некоторые агоры стали центрами растущих сёл, а потом и городов. В одних случаях агоры исчезали вместе с поселениями (в случае ухода поселян), в других растущий город мог вобрать в себя несколько агор, как это произошло с Аттарами, имеющим несколько исторических площадей. Некоторые из них были впоследствии застроены.
Дома могли построить вокруг очага кольцом (замкнутая агора) или полукольцом (незамкнутая агора), однако во втором случае со временем агоры тоже окружались кольцом построек. Агора стала синонимом народного собрания, рынка и поселения. Двери домов выходили на общую площадь. Позже, с развитием и расслоением общества, эта традиция прервалась, а дома стали ограждать заборами.

В центре площади (агоры) обычно горел костёр, где готовили пищу для общей трапезы. Общая трапеза сначала традиционно подавалась вечером, а позже - только в праздничные дни. Костры, которые было сложно поддерживать, заменили на очаги; огонь разводили только на время совета или ужина.
С общими трапезами связаны обряды "единения" - передача по кругу общей тарелки или кувшина с перебродившим соком. Принятие тарелки сопровождалось ритуальным жестом защиты от зла и ритуальными фразами. Фразы могли отличаться, но смысл их был примерно одинаков: "Как чиста эта пища, так будет освобождена моя жизнь от зла. Мы разделим невзгоды так же, как делим это мясо и вино".

Были те, кто считали агору едва ли не своей второй родиной и порицали "предание агоры", как отвратительный поступок. Другие же так часто ходили от костра к костру, что их прозвали "гостями костров". Были такие, кто ходил с песнями и побасенками, охотно рассказывали о событиях в других станах. На каждый случай у них была припасена шутка или анекдот. Одним из самых желанных гостей был Гиерагор - ещё почти мальчик, но с феноменальной памятью. "Отцу памяти" было 14, когда он попал в Нимраа, и ему, как многим подросткам, пришлось быстро повзрослеть. Умный, весёлый и хитрый Гиерагор ходил от костра к костру, запоминал истории, пел о странствиях Одиссея и осаде Трои, и немало мог повлиять на ход событий сказанным к месту словом...

Всех странников называли одинаково - гость костров. Придёт на агору человек, про него скажут:
-Пришёл гость костров.
-Что за гость? Что про него известно?
-Поёт песни и ест.
-И что же?
-Поёт плохо... а ест хорошо.

Однажды Альго вернулся с охоты бледен и без своего верного пса. Рассказ его в тот вечер приходили слушать от самых дальних очагов, и разносили по стоянкам, а самому Альго пришлось повторять его трижды. Так он говорил:
"Вчера на рассвете, едва засветлело небо, я ушел за дальний лес в поисках добычи, коей в окрестностях становится все меньше. В пролеске мне попался пятнистый длинношеий зверь, какого я не видел в степях, было это животное мне до пояса. Я бросил копье, но оно лишь ранило зверя, и мне пришлось гнать его почти час по редкому перелеску. Если бы не мой пёс, я потерял бы след - зверь был резвым и я часто терял его из виду за высоким кустарником. Уже выдохшись, я вдруг услышал, что пёс впереди залаял истошно и визгливо, будто встретил нежданный отпор. Сжав наготове острый камень, я выскочил из-за деревьев, да так и замер, не в силах пошевелиться - добычу, раненую мной, терзал жуткий зверь, конь-демон с мордой дракона и гривой льва, а на спине его извивались змеи, числом шесть. Хищник повернулся мордой к псу, донимавшему его, и рявкнул, как не под силу и льву - до сих пор его рёв стоит в моих ушах. Пёс дрогнул и метнулся мне в ноги, но когда зверь шагнул в нашу сторону, вновь бросился на него с хриплым визгом. Тот же обхватил его шею хвостом змеи и ударил оземь, и пёс испустил дух.
Хотя в сердце моем вскипел гнев, постыдный страх сковал мое тело. Зверь же подошел ко мне и обнюхал, трогая змеиными хвостами, будто хотел изучить меня. Из-за деревьев вышли еще трое, как он, и каждый обнюхал и прикоснулся к моему телу. Я же стоял, ни жив, ни мёртв, прощаясь с жизнью. Но звери, удовлетворив любопытство, отошли и стали терзать пса, будто забыв о моем присутствии, и не повернулись, когда я отступил.

"Народ Одиссеев" - так назвали себя эллины в новом мире. Некоторые верили, что после долгих странствий им суждено вернуться домой, как вернулся Одиссей.
Народ Одиссеев, перенесший страдания, которых хватило бы на множество других народов. Народ-странник, единый герой для будущих поколений. Каждый из этих людей стал примером будущему. Но не страдания делают людей героями, а преодоление. Этот народ преодолел невзгоды, выжил и пустил корни в новом мире.

Первым историком стал Гиерагор (греч. святое слово), его называли "Отцом памяти". Хотя в Нимраа он попал ещё совсем юным, но для своих лет он был удивительно образован, с феноменальной памятью. Он прожил 105 лет, много путешествовал и запоминал истории людей. Позже, с появлением писчих материалов, он запечатлел услышанное в молодости - для потомков. Старики же дивились, насколько точно он запомнил детали.
И первое и второе прозвище он получил ещё в молодости, когда смог восстановить по памяти большие части "Одиссеи" и "Илиады".

Бесконечная скорбь.
Пять первых лет боль потерь заглушала все остальные чувства. Люди почти не улыбались, а смех "беспамятных" пугал или вызывал вспышки агрессии. Даже если на агоре решали провести важный религиозный праздник, среди празднующих не наблюдалось энтузиастов. Многие сознавались, что им неприятен праздник, тяжело даже думать об участии в тех празднествах, что обычно проходили с увеселениями.
Не соблюдались и обряды. Вместо свадеб и предшествующих им обрядов люди предпочитали жить вместе без надлежащих ритуалов.

Некий человек назвался скульптором и занялся изготовлением статуй богов. Он работал заострённым камнем по дереву, потому работа продвигалась медленно, а богов было много. Мужчины идут на охоту - скульптор режет изображение Зевса, женщины собирают ягоды и показывают их фларру, чтоб не съесть ядовитые - скульптор точит полено, чтоб сделать изваяние Геры, мужчины выкладывают кирпичи на просушку - скульптор шлифует статую Геркулеса, женщины ткут полотно - а скульптор... известно, что делает.
Со временем даже слепой старик, которому поручили вымешивать тесто для кирпичей, разразился бранью: ты, поганый скульптор, я руками чую, что твои изделия оскорбляют богов, а ты сам - оскорбляешь труд в нашей общине, ты прирос задницей к камню, даже поленья тебе носят дети, ты даже нож не точишь сам. Хоть бы "спасибо" им сказал вместо "принеси ещё"! Гесиод говорил: труд человеку стада добывает и всякий достаток. Что ты добыл своим трудом? Хоть кусок лепёшки? Хоть соломинку в крыше над головой? Ты жрёшь плоды, что приносят тебе демоны и думаешь, что они кормят тебя для того только, чтобы ты обстругал деревяшку? Но даже демону нужно трудиться, чтобы собрать урожай и принести в корзине тебе, ленивцу. Возьми на заметку: нет никакого позора в работе, позорно безделье!

Гостями костров называли как рапсодов, так и прочий люд, который по тем или иным причинам ходил от стана к стану. Причины у каждого были свои: кто-то, как Гиерагор, видел в этом смысл своей жизни, кто-то не мог сжиться с людьми и каждый раз искал новое место.
Таким был, например, человек по прозвищу Задушевный. Прозвали его так не за приятные речи и весёлый характер - а за то, что каждого он хватал за душу, как зверь хватает добычу, и держал, покуда не сломает хребет. Или не умел скрывать свои мысли, или обозлился на весь мир... но стоило ему остаться в каком-то стане, как он начинал выпытывать у людей секреты, беседовать и втираться в доверие.
С каждым поговорит, доверительно, по-дружески, каждого одарит вниманием... а потом разобьёт чьи-то надежды хлёстким словом: и детей-то у тебя нету, и дом твой разрушен, Эллада исчезла, народ рассеян, и не понятно, на что ты надеешься.

Один из самых неприятных людей того времени - бывший богач, имевший в прошлой жизни достаток и влияние. За глаза его прозвали Сыном Сциллы и Харибды, или просто Сциллой, и выражались в том духе, что вместе с людьми в новый мир пробрались древние чудовища, прикрывшись человеческой шкурой.

Сцилла поселился у костра, где его речи слушали с особым интересом: каждый вечер, пусть даже на пустой желудок, он выступал перед этой агорой, пока не наполнил людей злобой, какая одолевала его самого. Так каждодневные речи о ненависти могут отравить благодарных слушателей, если те не найдут силы остановить оратора.
Эпоха Перелома многим дала шанс остаться в истории. Почти ко всем людям того времени поздние исследователи проявляли интерес. Но среди всех этих людей мало нашлось бы подлецов такого масштаба, как Сын Сциллы и Харибды. За свою короткую жизнь в Нимраа он прославился мастерскими провокациями, предательством и подстрекательством, которые прикрывал благочестивыми рассуждениями о благе народа.

Альго почти не рассказывал о своей прошлой жизни, но по ряду признаков можно заключить, что он знатного рода, знал воинское и ораторское искусство. В Нимраа вокруг него сплотилось несколько человек - мужчин, которые разделяли его взгляды. Но ещё больше оказалось тех, что старались держаться поближе к нему.
В то время он стал не единственным вождём - у каждого костра появился свой лидер. Спустя три тысячи лет исследователи склонны были видеть лишь фигуру Альго, как идеального вождя, однако в своё время он пользовался уважением, но не более. Причиной таких заблуждений послужил эпос "Альго" и тот факт, что Альго (греч. боль) стало нередким именем в эпоху Перелома. Некоторые историки полагали, что речь в эпосе идёт даже не о самом Альго, а о персонифицированной боли народа.

Правда превыше всего.
Альго считал, что не бывает правды вредной. Для него любая правда всегда лучше любой неправды. Когда человек знает истину - он знает себя, и нельзя жить в мире, где есть хотя бы малая ложь. За неё, как за нитку, хватается человек, потом, как за канат, и вот уже он стоит на твёрдой земле лжи.

Аристрат не стал тираном, но, подобно Сыну Сциллы и Харибды, был уверен, что сплотить народ может только железная воля и такой же железный кулак. Несмотря на поразительную схожесть взглядов, он не вступил в сговор с Сыном Сциллы и Харибды, и вообще презирал оппонента.
Была у этого холодного, чёрствого человека своеобразная честь, а сам он прям, как палка: всем говорил правду и ко всем относился ровно, хоть к бывшему рабу, хоть вождю - с одинаковым пренебрежением. Эта легкая снисходительность отвратила от него людей, но нашлись и последователи.
Он первым начертил карты местности со всеми агорами, рассчитал оптимальное расстояние между ними, чтобы не пришлось голодать и тесниться, выступал на агорах с предложениями о расселении, переписи выживших и их профессий, принудительной комплектации семей, введении трудовых повинностей на строительство отхожих мест, дорог и храмов, организации гимнасиумов для обучения охоте и ремёслам. Он настаивал, чтобы каждый человек овладел несколькими ремёслами, даже в малой степени, а писцы составили своды всех доступных знаний.
Пожалуй, его уважали... но не любили.

Среди первых людей в Нимраа был мальчик, сирота, его родителей не удалось отыскать - и это даже не волновало окружающих. Родителей старались найти, чтобы дети не плакали и не раздражали мужчин, хотя сердобольные женщины не могли смириться с плачем, они утешали детей, многих из которых потом усыновили. Позже и ремесленники брали подмастерьев и любили, как собственных детей.

Но этот мальчик не плакал, и вообще не говорил. То ли он был немой от рождения, то ли онемел уже здесь, как некоторые дети. Его опекала одна женщина, также онемевшая от горя, но способная иногда говорить - тихо и невнятно. Мальчик не назвал даже своего имени, и никак не реагировал, когда произносили многие имена, чтоб он узнал своё. Его назвали Трифон и успокоились на этом.
К стоянке часто приходил фларр, которого прозвали Ларга. Он был добрым, и от доброты своей пытался поговорить с мальчиком, но тот упорно молчал. Ларга не стал докучать, но подарил Трифону прозрачную пластинку, которая сама, как живая, обернулась вокруг левого предплечья мальчика и на ней появились весёлые картинки: звери и птицы в звериной деревне, которые ходили по своим делам - вскоре Трифон понял, что волшебные звери слушаются его... впрочем, иногда ведут себя своевольно. По каким-то причинам он побоялся показывать волшебство даже своей новой матери... однако недолго он хранил свой секрет, как-то его увидели, схватили и едва не закричали от ужаса - на руке плясали волшебные звери.

Полину и Медею не звали по именам. Говорили - Две матушки, матушки-фратушки. Почитали, как двух мудрых старух, благодаря которым люди и фрато научились понимать друг друга.
В школах, если изучали историю сближения двух рас, непременно упоминали Двух матушек, проложивших мост над бездной.

История их такова.
Одна из групп оказалась так далеко от стоянок, что найти других людей не было ни единого шанса. Сложно даже представить, какой ужас испытывали эти несколько несчастных ежедневно...
Полине исполнилось 12, Медее 5. Им, вместе с матерью и бывшим гоплитом, одним удалось выжить из 12 человек. Мужчина (или лучше сказать мужик звериной наружности и повадок) оказался хрупким исполином, колоссом на глиняных ногах - сильным лишь в окружении женщин. Все три - женщина и её дочери - претерпели от него насилие, физическое и духовное. Мать вступалась за девочек и получала ещё больше побоев, пока боль и страх не смирили её. Чтоб упрочить свою власть в стане из трёх запуганных женщин, он нередко рассуждал, как сбросит с себя обузу, покинет стан и думать забудет о ненасытных ртах.

Реализм.
Поселенцы испытали сильнейшую потребность в реальном отображении действительности. Изображения животных, описания природных явлений - всё требовало точной передачи, ведь стилизованные рисунки или сомнительные истории могли стать причиной гибели человека, а потому не приветствовались, хотя не исчезли из культурного поля. Ремесленники по привычке украшали посуду и вещи рисунками, привычными на Земле, но спрос на реалистичные изображения местных животных вытесняет стилизованных зверей Земли, нарисованных по памяти.

Всё, что мы принесли с собой, как песок утекает сквозь пальцы. Наши верования подобны этому песку, который мы принесли в пустыню. И стоя посреди пустыни, мы наблюдаем, как наш песок смешивается с барханами. И вот мы уже не можем отличить пыль от пыли, ибо всё пыль.

Преобладают мрачные, пессимистические ноты. Устная и письменная традиции того времени проникнуты ощущением горя и предчувствиями грядущих катастроф, отчаяние сквозит в каждой строке. Люди часто сравнивают свою жизнь с пылью, утекающей сквозь пальцы, с песком, поглощающим всю жизнь.

Аграрные песни.
Ещё одни частые "гости костров" - рапсоды, исполнявшие аграрные песни. Податься в рапсоды людей заставляли разные обстоятельства: иной отправлялся в путешествие, как Гиерагор, по велению сердца, другой получал за свои песни немного зерна и, если повезёт, мяса. После начала чеканки монет, труд рапсодов могли оплачивать деньгами, однако чаще они работали за кров и пищу.
Аграрные песни в доступной, рифмованной форме доносили информацию о сроках посева и сбора урожая, о новых животных и птицах. "Аграрные песни" объединяют весь массив "полезных" стихов - о жизни, устройстве быта, постройке дома, воспитании детей и даже правилах поведения. Они возникали, как ответ на страх сделать что-либо неправильно или утратить знания.
К рапсодам изначально примыкали и странствующие философы и гадатели: иной рапсод мог и гадать по полёту птиц или костям, кишкам животных или следам; мог рассуждать о богах и смысле жизни; мог пересказать речи, сказанные на агорах. Чем больше знал и умел рапсод, тем больше у него было шансов пригодиться агоре и получить вознаграждение за свой труд.
Некоторое время в качестве вступления к аграрным песням зачитывали начало поэмы Гесиода "Труды и дни", но даже в то время поэма была далеко не полной, от неё уцелела в лучшем случае четверть, которая к тому же была сочинена заново едва ли не вся, поскольку никто не помнил её всю дословно.
Известно, что Гиерагор знал немало (если не все) аграрных песен, но редко исполнял их, поскольку не находил интересными.

Альга - персонифицированная боль - одна из богинь, появившихся после переселения. Изначально в песнях упоминалась Боль, олицетворение глубокого переживание народом своего несчастья. Боль приходит в дома, Боль поджидает на перепутье, чтобы увязаться следом, Боль советует, Боль поселяется рядом, чтобы стать вечной спутницей. Постепенно образ обрастает деталями, и вскорости превращается в образ богини.
Альга особая богиня. Ближе всего она к персонифицированным явлениям - лихорадкам и хворям. Но Альга добра, она не заставляет людей страдать, она чувствует их боль и страдает с ними.

Боль стоит на пороге.
Однажды Альга пришла на Великие Пажити: посмотреть, как люди живут. Она шла мимо полей - и видела измождённых земледельцев, трудом и потом добывающих пропитание. Шла мимо домов, и видела женщин, рожающих в муках. Шла мимо дворов и видела, как плачут дети, занозившие ладонь - они только учились боли.
Не выдержало сердце Альги, села на придорожный камень и заплакала.
Так-то, людские страдания не сможет вытерпеть и сама Боль!

Довольно быстро вырабатываются зачатки общего языка людей и маров - койнэ, который позже получил название общего торгового, койнэ агораос, поскольку чаще всего им пользовались на агоре - площади, где производилась мена товаров и пищи. Этот язык во все времена считался обязательным для изучения и почти не изменялся, так как мары не перенимали диалекты.
Язык также послужил основой для консолидации, ведь мары общались с людьми только на койнэ, отказаться от которого было невозможно. Вместе с новыми словами в сознание людей входили и новые идеи, понятия, которые требовали осмысления.

В раннем обществе не было места жертвоприношениям. Люди не могли жертвовать то, что им дарили фларры.
Так, однажды несколько новых жрецов собрались, чтобы сжечь на алтаре принесенные плоды и мясо убитых животных. В тот же день они лишились даров, и поселяне изгнали жрецов, испугавшись ещё большей кары, которая могла постичь уже весь народ. Каково же было их удивление, когда через несколько дней один из демонов привёл изгнанных в посёлок. Жрецы исхудали и осунулись, тела их покрылись ранами, но они выжили. На общей сходке решили не трогать этих несчастных и дать им жизнь, хотя никогда они не ступали больше к алтарю и не приносили молитв.

В этом году были обозначены сразу три города. Первый из них - Аттарами. Так на языке маров звучало слово "звезда". Говорят, когда один из людей показал на солнце, желая узнать, как оно называется, мар ответил - Аттарам. С тех пор солнце называли Аттарам, а город - Аттарами, Солнечный.
Решение назвать город в честь бога Зевса приняли во время народного собрания, но статуя бога, созданная единственным скульптором того времени, - Тифлосом (греч. слепой), прозванным так за творения, кривые, как калеки - так и не была установлена в главном святилище города. Тифлос вполне мог гордиться своим возвышением, ибо был единственным, кто умел работать с каменными скульптурами. К счастью, учителем он был куда более завидным, нежели художником, и это искусство не умерло на заре времен. Изваяние Зевса, которое только простой люд признал достойным, было готово задолго до окончания строительства; в спешке Тифлос испортил собственное творение, и к тому моменту, как отстроили святилище, статуя разрушилась от крупной трещины.
Скульптора хотели призвать к ответу, но Тифлос уже переехал жить в город Афины, где создавал не менее ужасающую статую богини, которую постигла та же злая участь.

Приручить животных и птиц (в Нимраа "птицы" и "животные" относятся к одному классу) люди пытались с первых лет жизни в чужом мире, но столкнулись с рядом практически непреодолимых трудностей:

-в Нимраа нет млекопитающих;
-животные крупных размерных классов передвигаются до 25-50% медленнее земных аналогов;
-для успешной репродукции разным видам животных требуются брачные группы (по 3 или 4 особи);
-почти все доступные виды крупных копытных отличаются агрессивным поведением.

Об этом событии у людей возникло множество легенд, ведь до поздних времён дошли лишь смутные предания, большая часть летописей была утеряна за времена правления элхав. В каждой из этих легенд по-своему осмысляется переломный момент в жизни древних греков. По самой распространённой версии Золотой Странник пригласил в свой мир лучших из людей - одарённых поэтов, бесстрашных воинов и великих мыслителей. С этого момента ведётся летоисчисление цивилизации Нимраа.
В сказаниях говорится, будто Ихра,вара лично провёл гостей в величественный город Аттарами, где их встретили Странники с дарами. Встреча эта была запечатлена в барельефах золотого города, в память и назидание потомкам.
Кое-где действительно сохранились изображения тысячелетней давности - на них фларры (их легко узнать по щупальцам, растущим из спины) подносят дары людям, ткут одежду или работают на полях. Позже эти изображения легли в основу философии, идейным центром которой была избранность человеческой расы. И лишь немногие понимали, что фларры приносят не дары, но спасают людей от голода и гибели.

Лишь много позже узнало человечество, что же стало причиной катастрофы порталов. Да и сами порталы были открыты людьми лишь спустя двести лет после переселения в Нимраа, тогда Ихра,вара уже оправился от удара, нанесённого Древними - атаки, которая чуть было не убила Золотого Странника.
Считается, что причиной стало противостояние Древних столь же давнее, как жизнь во Вселенной, а жизнь - исток этого конфликта.
Люди не могут видеть порталы, человеческому зрению недоступен тот ореол, что окружает врата, ведущие в другие миры. Но даже не поэтому столько людей попало в Нимраа, когда портал был открыт. Вихрь портала пронёсся над землями греков невидимым, бушующим пламенем - в тот день разве что головная боль тревожила людей. Гораздо труднее пришлось Золотому Страннику, сдержавшему натиск Древних - портал не пощадил его, оставив на теле огромные раны: точно воронки открылись внутри него, затянув органику, как до этого людей на Земле. Что касается людей - стараниями Золотого бога они попали в Нимраа невредимыми, тело Странника получило колоссальные повреждения, попавшая в порталы органика была рассыпана в прах.